Ее муж не гоготал и не стучал кружкой по столу, как делал обычно, когда ему было весело. Он встретил мой взгляд и слегка улыбнулся.
- Мужчина должен быть готов ко всему. Спроси Вилланель.
Но та поджала губы и вскоре вышла из комнаты.
- Ей нужен новый муж, - едва не взмолилась ее мать. - Как только этого человека не станет... В Венеции часто бывают несчастные случаи; тут темно, а вода глубока. Кого удивит еще одна смерть?
Муж положил ладонь на ее руку.
- Не искушай судьбу.
После трапезы отец Вилланели задремал, а мать села вышивать. Вилланель отвела меня вниз, и черная лодка заскользила по черной воде. Она сменила лодку, пахшую мочой и капустой, на гондолу и гребла стоя, грациозно работая веслом. Она сказала, что это более удобная маска; гондольеры часто крутятся у богатых домов, надеясь на заработок. Я хотел спросить, где она взяла лодку, но поперхнулся, увидев знак на носу.
То была погребальная лодка.
Вечер стоял прохладный, но не темный; ярко светила луна, и на воду падали наши нелепые тени. Вскоре мы оказались у ворот; как и обещала Вилланель, дом выглядел пустым.
- Как я войду? - прошептал я, когда она привязала лодку к железному кольцу.
- Вот. - Она протянула мне ключ. Гладкий и плоский, как отмычка. - Я хранила его на счастье. Но счастья он не принес.
- Как я найду твое сердце? В этом доме шесть этажей.
- Слушай, как оно бьется. Ищи в самых неожиданных местах. Если станет опасно, я крикну, как летящая над водой чайка, и ты быстро вернешься.
Я оставил ее, вошел в просторный вестибюль и столкнулся чешуйчатым чудищем в рост человека; из его башки торчал рог. Я едва не вскрикнул, но сумел сдержаться. Прямо передо мной изгибалась вбок и исчезала в середине дома деревянная лестница. Я решил, что начну с чердака, а потом буду спускаться ниже. Конечно, я ничего не найду, но если не смогу описать Вилланели каждую комнату, она заставит меня вернуться - это уж точно.
За первой дверью, которую я открыл, не было ничего, кроме клавесина.
Во второй комнате - пятнадцать витражей.
В третьей окон не было вовсе, а на полу стояли два открытых гроба, изнутри обитые белым шелком.
Вдоль стен четвертой тянулись полки, набитые книгами в два ряда. Тут была стремянка.
В пятой комнате горел свет; одну стену закрывала карта мира. На ней в морях плавали киты, а ужасные чудовища грызли сушу. Были отмечены дороги временами они исчезали в земле и внезапно обрывались у берега моря. В каждом углу комнаты стоял баклан с извивавшейся рыбой в клюве.
Шестая представляла собой комнату для рукоделья; здесь лежала рама с гобеленом, законченным на три четверти: молодая женщина по-турецки сидела перед колодой карт. Это была Вилланель.
Седьмая комната оказалась кабинетом; письменный стол был завален тетрадями, исписанными тонким, бисерным почерком. Я не смог его разобрать.
В восьмой был только бильярдный стол и маленькая дверь сбоку. Меня потянуло к ней: я обнаружил просторный чулан с платьями всех видов и фасонов, пахшими мускусом и благовониями. Комната женщины. Страха я не чувствовал. Мне захотелось зарыться лицом в платья, лечь на пол и погрузиться в этот аромат. Я думал о Вилланели, о ее волосах на моем лице и пытался представить ее наедине с этой благоухающей, обольстительной женщиной. Вдоль стен стояли шкатулки черного дерева с монограммами. Я открыл одну и увидел множество маленьких хрустальных флаконов. Внутри таились запахи, изысканные и опасные. В каждом флаконе - не больше пяти капель; я сделал вывод, что это эссенции огромной ценности и силы. Не соображая ничего, я положил один флакон в карман и уже собрался было выйти. И тут меня остановил какой-то звук. Звук, который не могла произвести ни мыши, ни жуки. Громкий равномерный стук, похожий на сердцебиение. Мое собственное сердце замерло, и я начал перебирать платье за платьем, спеша и разбрасывая обувь и нижнее белье. Потом сел на корточки и снова прислушался. Стук доносился откуда-то снизу.
Я встал на четвереньки, заполз под вешалку и вскоре обнаружил темно-синий кувшин, завернутый в шелковую сорочку. Кувшин бился. Я не дерзнул откупорить его. Не дерзнул посмотреть на эту неслыханно дорогую вещь. Просто взял, не разворачивая, прошел по двум оставшимся этажам и выскользнул в пустую ночь.
Вилланель сгорбившись сидела в гондоле и смотрела на воду. Услышав шаги, она протянула мне руку, помогла забраться в лодку и, не задавая вопросов, быстро поплыла в лагуну, как можно дальше от дома. Когда она остановилась наконец, на ее лице сверкали капли пота, в свете луны казавшиеся серебряными. Я протянул ей сверток.
Она глубоко вздохнула, дрожащими руками взяла кувшин и заставила меня отвернуться.
Я услышал хлопок пробки и звук, похожий на шипение вырвавшегося наружу газа. Раздались жуткие звуки - Вилланель сглатывала и давилась чем-то, и только страх удержал меня на другом борту. Мне казалось, она умирает.
А потом настала тишина. Она коснулась моей спины. Я повернулся, и она снова взяла мою руку и приложила к своей груди.
Ее сердце билось.
Невероятно...
Говорю вам, ее сердце билось!
Она попросила у меня ключ, сунула его и сорочку в темно-синий кувшин, бросила тот в воду и улыбнулась настолько лучисто, что даже если бы это был розыгрыш, он бы стоил одной ее улыбки. Она спросила, что я видел, и я рассказал ей про каждую комнату, а когда заканчивал рассказывать про одну, она спрашивала про следующую, и потом я рассказал ей о гобелене. Вилланель побелела как мел.
- Но ты говоришь, он не закончен?
- Закончен на три четверти.
- И то была я? Ты уверен?
Почему она так расстроилась? Если б гобелен был закончен и эта женщина вплела в него сердце, Вилланель стала бы ее вечной пленницей.
- Вилланель, я ничего в этом не понимаю.
- Больше не думай об этом. Я получила свое сердце, а ты получишь свое чудо. Теперь мы оба можем наслаждаться ими. - С этими словами она распустила волосы и повезла меня к дому сквозь этот красный лес.
Спал я плохо; мне снились слова старухи: "Берегись старых врагов в новых масках". Но когда утром мать Вилланели разбудила меня и принесла яйца и кофе, ночь миновала, и кошмары показались мне продолжением все той же фантазии.