Вику, конечно же, любили. Даже дрались из-за неё. Девки козни чинили от зависти, что по ней пацаны убиваются, а на них внимания не обращают. А Вика всё ждала чего-то, не принимала всерьёз ухаживания и занималась только изучением и совершенствованием своей сексуальности. Опыты были интересными… И называла она всё это опытами, потому что относилась тогда к мальчикам, как к подопытным кроликам, которых препарируют живьём и смотрят на то, как они реагируют на ковыряние в их внутренностях. Именно это доставляло ей наивысшее наслаждение… А потом уже было не до любви… Потом был только секс…
ГЛАВА 11
Постепенно протрезвев после многодневной грусти, майор Тимофеев начистил до блеска туфли, отутюжил парадный китель и вооружившись букетом алых роз, уверенным шагом направился к дому Норы. Жить то как-то нужно было, а он к холостяцкой жизни оказался не готов, и жрать с утра до ночи яичницу он уже больше не мог. Но подходя всё ближе и ближе к подъезду своей, ещё недавно, любовницы, он замедлял шаг, решимость улетучивалась, оптимизм рассеивался. Он больше часа нарезал круги, не решаясь зайти в дом. Ещё столько же времени ушло не то, чтобы подняться на этаж и позвонить в дверь. За это время даже розы успели слегка поникнуть, что уж говорить о настроении.
— Ну и зачем вы, Павел Алексеевич, припёрлись? — спросила Нора, не снимая цепочку.
— Может я войду?
— А что вам тут делать? Вы же всё изложили в своей записке. Вот и соответствуйте.
— Нора, не издевайся. Мне сейчас ещё твоего злорадства не хватало.
— А что случилось? Не заладилась семейная жизнь?
— Открой, пожалуйста. Мне что тебе на лестнице всё рассказывать.
— Что бы ты потом опять сбежал… Нет уж. Хватит.
Нора попыталась захлопнуть дверь, но Павел вставил ногу в проем.
— Я сейчас сломаю дверь, — сказал он, пытаясь быть максимально спокойным.
— А я вызову патруль.
— Плевать!
Он схватился за ручку, и что есть силы толкнул дверь. Шурупы, которыми была прикреплена цепочка, вылетели из лутки. От резкого удара Нора отлетела в сторону, вешалка с вещами смягчила падение, иначе она разбила бы голову о стену. Павел вошёл в квартиру, запер дверь и присел рядом.
— Ну и чего ты добилась? Легче тебе стало? Я же мириться пришёл.
— Скотина ты, майор, — всхлипывая произнесла Нора.
— Согласен. Даже спорить не буду. Но эта скотина тебя любит.
— Крепкая же у тебя любовь.
— Да, крепкая, — он обхватил её лицо руками, и долго смотрел в наполненные слезами глаза, после чего тихо произнёс, — прости меня…
Нора попыталась высвободиться, подалась вперёд, и их губы соприкоснулись. Этого оказалось достаточно, чтобы пробежавшая между ними искра, вновь разожгла потухший огонь. Губы слились в поцелуе, длинном, страстном, всепрощающем.
Неожиданно, от напора их тел, оборвалась вешалка и вся, висевшая на ней одежда, упала на пол. Не было никаких сил и желания терпеть, и Павел повалил Нору прямо на эту мягкую кучу, уславшую пол коридора, и распахнул её незастёгнутый халатик. Как он соскучился за этим телом и за этим запахом, он понял, что вернулся не потому, что ему некуда было идти, а так хотелось поплакаться, кому-то в жилетку, чтобы погладили по головке, пожалели и приласкали. Нет, он вернулся, потому что любил эту женщину. И теперь ему было всё равно, что она сломала его жизнь, разрушила семью и чуть было не лишила всех благ на службе. Всё это такие мелочи, по сравнению с тем блаженством, которое Нора умела ему доставлять.
Павел целовал тело любимой, опускаясь всё ниже и ниже, и не встречал сопротивления, поскольку те же чувства переполняли и Нору. Она ждала каждый день, плакала и надеялась. Когда узнала, что Майор Тимофеев развёлся, радовалась как девчонка, и была уверена, что он обязательно придёт, не думала, что это так на долго затянется, отсюда и такая реакция. И вот теперь она лежала на пыльной шубе расставив ноги и принимала прощения, с которыми Павел обрушился на неё. А за дверью в это время стояли две пожилые соседки, и едва дыша, прислушивались к странным звукам, доносившимся из квартиры Норы.
— Ну что мне теперь делать с шубой? — сокрушалась она, растирая ладонью слипшийся ворс.
— Купим новую. А эту оставим, как первый экспонат нашего семейного музея, — попытался отшутиться Павел.
— Семейного?
— Ну да, а ты разве не хочешь этого.