Лидия замерла. Рядом послышался стон.
Стон?!
Она что, не одна в этой телеге? А может, это скрип колесный? Да нет, явно стонет кто-то…
Лидия осторожно повернулась на другой бок и протянула руку, не видя куда, – в ту сторону, откуда раздавался стон. Сначала под руку попадались только клочья сена и мягкие округлости подушек и перин, но вот она нащупала что-то не столь мягкое и очень горячее, ну просто раскаленное.
Да ведь это плечо! Мужское плечо!
Рядом с ней лежит какой-то мужчина. И не просто лежит, а дрожит крупной дрожью. И тихо стонет…
От изумления Лидия не разжала руку и продолжала держаться за его плечо. Постепенно до нее доходило, что плечо горяченное потому, что у человека сильный жар, а дрожит потому, что его бьет озноб. Ему холодно, вот что!
Ничего себе, как может быть холодно под такой грудой пуховиков, которая на них навалена? Видно, этот человек тяжело болен. А может быть, ранен?.. Вполне вероятно. Вот объяснение тому, что он стонет от боли, что его везут спрятанным среди подушек, перин и узлов, что он с головой, как и Лидия, накрыт попоной, что в путь из Москвы тронулись еще затемно. Телега идет весьма ходко – тот, кто погоняет, очень торопится, знай на лошадей покрикивает скрипучим стариковским голосом:
– Пошли, родимые! Шевелите ногами, голубушки!
Раненый, конечно, офицер, продолжала размышлять Лидия. Его тайно вывозят из Москвы родственники. Можно только гадать, почему они не успели до прихода французов. А может, он только вчера был ранен, к примеру. Ох, бедняга, как ему плохо… чувствуется, еле сдерживает стоны, они прорываются сквозь стиснутые зубы. Наверное, рана воспалена, поэтому такой озноб. Лидия сочувственно погладила дрожащее плечо – больше ничем помочь она не могла. Что-то зашуршало, и ее пальцы накрыла мужская ладонь – такая же раскаленная, как и плечо. Лидия ощутила ответное пожатие, а потом пальцы мужчины перебрались к ее запястью, сомкнулись вокруг него и принялись подтягивать Лидию к себе – медленно, но настойчиво.
«Он обнаружил чужого, – поняла Лидия. – Он хочет мне что-то сказать, но боится, чтобы не услышали снаружи».
Она послушно переместилась, вернее, перекатилась по перине ближе к незнакомцу, и в ту же минуту он повернулся к ней и обнял, прижал к себе.
Дрожь его тела передалась Лидии, и ее тоже заколотило, да так, что зуб на зуб не попадал. А может, это от волнения?..
Заволнуешься тут, наверное! Спросонья, едва глаза продрав, очутилась в объятиях незнакомого мужчины. Может, он, конечно, и ранен, может, у него жар, озноб и все такое, может, ему и больно, однако это ничуть не повлияло на определенные мужские инстинкты. Тема «el choclo», начатая еще вчера, продолжала стоять на повестке дня. Вот именно – стоять во всей своей красе и силе!
Лидия в панике дернулась, однако мужчина не отстранился, притиснул ее к себе еще крепче и прошептал, задыхаясь и прижимаясь губами к ее шее:
– Милая, душенька, Иринушка, вовеки не забуду, что ты для меня сделала. Жизнь моя отныне тебе принадлежит и навеки с тобой связана. Горько каюсь, что не тотчас оценил, какого ангела мне судьба послала! Клянусь тебе отныне в вечной верности!
Вслед за тем Лидия ощутила, что на ее правый палец что-то надевают… Да ведь это кольцо! Горячее-горячее, совсем как та рука, с которой оно было снято. Мужчина отдал ей свое кольцо. Зачем? Почему?
Лидия машинально ощупала его. Это перстенек с пятью ставешками – вставными камушками. Она потащила было кольцо с пальца – вернуть мужчине, – однако не успела: он подтянул ее руку к своему лицу, коснулся пальцев горячими губами, а потом прижал Лидию к себе еще крепче – и поцеловал в губы.
Она чуть приоткрыла рот, чтобы возмущенно прошипеть что-то, но вместо этого отдалась во власть его губ. Она напрягла руки, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого прижала к себе. И словно бы в забытье впала, живя этим поцелуем, этим объятием, сгорая в жару его тела. Он мял ей спину, ломал плечи, задыхался, изредка отстраняясь только для того, чтобы шепнуть:
– Я не знал, не знал, какая ты! – и снова наброситься на нее с этими самозабвенными поцелуями.
Лидия все прекрасно понимала… понимала, что незнакомец во власти бреда и ошибки, что он принимает ее за другую, что эти поцелуи принадлежат какой-то Иринушке, что, очнувшись и поняв, с кем лобызался и жарко обнимался, он посмотрит на Лидию с презрением… Она все это понимала! Но совершенно ничего не могла с собой поделать.
Да и не хотела…
Пусть ошибка, но эта ошибка заставляла ее трепетать от счастья и блаженства. Честное слово, если бы он от поцелуев и объятий, пусть жарких, но еще вполне благопристойных, перешел к откровенным непристойностям, Лидия позволила бы ему все на свете! Она довольно ясно давала это понять, так и вдавливаясь бедрами в его бедра, так и поигрывая ими, так и прижимаясь к его напряженной плоти. Но его руки не тянулись к ее юбке, чтобы поднять ее, и какая-то сила все же удерживала Лидию на последнем рубеже стыдливости – удерживала от того, чтобы нашарить ширинку на его брюках.
Тем паче что никакой ширинки там не было… ах да, эти же штуки, которые носили в те времена русские (а также и французские, и всякие прочие) офицеры, штаны, сшитые из тугой, тесной лосиной кожи и оттого называемые лосины, застегивались сбоку… как раз на том боку, на котором лежал незнакомец. К застежке, значит, не подберешься, лосины не расстегнешь, не выпустишь на волю то, что так безудержно рвалось оттуда…
Жаль, но что поделаешь… уж придется раскованной женщине из века XXI пощадить стыдливость русского мужчины образца XIX столетия!
Лидия разочарованно вздохнула, продолжая безумно целоваться с незнакомцем, как вдруг ощутимый толчок заставил их оторваться друг от друга.
«Телега остановилась», – краем сознания сообразила Лидия, но какая телега и какое это имеет к ней отношение, она не знала и знать не хотела. Горячие руки незнакомца снова тянули ее в его объятия, и она радостно рванулась к нему вновь, как вдруг над их головами воистину грянул гром – раздался громкий окрик:
– Qui кtes-vous? Oщ irez-vous? – И тот же голос повторил на ломаном русском языке: – Кто вы? Куда едете?
Боже мой! Французы! Их остановил патруль!
Лидия вздрогнула, и незнакомец прижал ее к себе, но уже не страстно, а защищая, и нежно прошелестел в ухо:
– Не бойся, милая! Я никому не дам тебя обидеть.
Лидия чуть не всхлипнула, так ее растрогали эти слова. Никогда ни один мужчина не говорил ей ничего подобного. Никогда! Какое счастье – слышать такое! Какое счастье – ощущать эти объятия, в которых она может укрыться от всех на свете бурь и невзгод!
– Чего это, барин? – раздался надтреснутый, суетливый голос возницы. – Мы кто? Да разве сам не видишь? Люди мы, добрые люди! Едем себе да едем! Алле, стало быть, да алле!
– Nommez l’endroit de votre dеsignation. Prouvez que vous transportez! – уже с ноткой раздражения скомандовал голос. – Назовите место своего назначения. Покажите, что везете!
– Ась? – чрезвычайно удивился вопросу старик. – Назначения, говоришь? Место? Не пойму я тебя, чего хочешь? Какое тебе транспортэ надо?
– Ce sera suffisant! Хватит! Не надо ломать ду-ра-ка! – совсем уже сердито воскликнул француз. – Подними попона! Слышать меня, старый пес?
– Пес, да не твой! – огрызнулся старик. – Понял? Не твой! Не буду я ничего поднимать! Нашел прислугу!
– Тише, Степаныч. Тише! – окоротил возницу женский голос. – Vous l’excuserez, monsieur le lieute– nant. Il est trеs vieux et il est trеs idiot.
И тут случилось нечто очень странное. При звуке этого негромкого, робкого и даже испуганного голоса незнакомец, только что крепко обнимавший Лидию, вдруг вздрогнул – и резко разжал руки. И даже слегка отпрянул от нее…
– И к тому же очень злобен! – добавил француз уже значительно мягче. – Впрочем, ради вас, мадемуазель, я готов его простить. Тогда прошу вас объяснить мне, кто вы такие и куда направляетесь. Вы везете продукты? Если да, то прошу меня извинить, но я вынужден реквизировать их в пользу императорской армии.