– Знаете, – сконфуженно призналась Лидия, – вы только не обижайтесь, Алексей Васильевич, но я в винах вообще ничего не понимаю и практически их не пью.
– И правильно, и правильно, – хмыкнул Рощин весьма иронически. – Кто не курит и не пьет… Не зря БэГэ еще в прошлом веке говорил: не пей, мол, вина, Гертруда!
Лидия хотела было уточнить, что слова эти принадлежат не столько БэГэ, в смысле Борису Гребенщикову, сколько некоему ВэШэ, в смысле Вильяму Шекспиру, и сказаны о-очень задолго до прошлого, в смысле, ХХ века, но решила опять-таки не мелочиться и сдержанно напомнила об утерянной нити беседы:
– Так что там произошло, на той выставке?
– Там был один пейзаж, – сказал Рощин. – Пейзаж да и пейзаж, ничего особенного, ну, природа, ну, погода… Но под ним висела табличка – вот она, я ее в точности списал. – И, достав из солидного кожаного портфеля (на благородно-тусклом, словно бы состаренном временем, замочке было написано: «Dr.Koffer») блокнот в столь же кожаной и столь же солидной обложке, раскрыл его и прочел: – «Эта картина была подарена музею автором, сведения о котором затерялись, поэтому она называется теперь – «работа неизвестного художника». Однако, если судить по манере письма, она вполне может принадлежать кисти малоизвестного живописца Ильи Фоминичнина, примыкавшего к кружку передвижников и бывшего в юности крепостным человеком московской помещицы, вдовы известного доктора Сташевского, Ирины Михайловны Рощиной-Сташевской». А? Понимаете? Я как увидел эту подпись, сразу встрепенулся. Это же надо, какое совпадение!
– Ну да, – осторожно согласилась Лидия. – В самом деле, на книге подпись Ирины Михайловны Рощиной – и тут Ирина Михайловна Рощина… Но на книге стоит 1814 год. А передвижники – это когда? Кажется, 1870-1980-е годы. Долго же она прожила! Почти весь XIX век на ее глазах прошел, какие мемуары можно было бы написать, просто чудо! Но откуда же взялся этот Сташевский?
– Я думаю, – решительно сказал Рощин, – это ее второй муж. Дети у нее – мои предки – были от Рощина, может быть, от того самого, в честь которого у нас всех старших сыновей называют Алексеями, а потом он умер – и она вышла за Сташевского.
– С таким же успехом Рощин мог быть ее братом, – возразила Лидия. – Она просто-напросто не поменяла фамилию после замужества, а присоединила ее к своей девичьей.
– Да ну, вряд ли… – покачал головой Рощин. – Это уж такая редкость была, чтобы сохранить девичью фамилию.
– И все же сохраняли, – возразила Лидия, – если она была чем-то особенно знаменита.
– Ну вы слышали о какой-то знаменитости по фамилии Рощин?
Лидия подумала и честно призналась:
– Нет. Но мы очень мало знаем даже об истории страны, что уж говорить о так называемой частной истории? Можно только гадать о том, почему Ирине Михайловне была так дорога эта фамилия.
– Например, – упрямо сказал Рощин, – это была фамилия ее первого мужа, человека, которого она очень любила, детей которого растила, а за Сташевского вышла… ну, мало ли, просто чтобы жить легче было.
Лидия посмотрела на своего первого клиента с интересом. Да он сам задает ей сюжет! Миф первый: «Алексей и Ирина»… Ну что ж, тем легче будет Лидии сочинить эту историю. Наверное, узнай она каким-то невероятным образом истинную подоплеку отношений первого Алексея Рощина и этой Ирины Михайловны, совладелец сети магазинов «Марше о вэн» будет страшно разочарован, если это окажутся не любовные отношения.
– А почему, если старшие сыновья в вашей семье всегда Алексеи, ваше отчество – Васильевич?
– Потому что мой отец был младшим сыном, – усмехнулся Рощин. – Но его брату Алексею не везло – у него одни девчонки рождались. И я получился старшим сыном в семье. И ношу это имя. А потом так своего сына назвал. И он своего назовет. Вот если бы еще узнать, кем он был, этот Алексей Рощин…
– Если принять вашу версию любви и брака, в 1814 году Ирина Михайловна уже была за ним замужем, – задумчиво сказала Лидия. – Только что окончилась Отечественная война, то есть в России она окончилась, но еще шла во Франции. Очень может быть, что он воевал или даже погиб на этой войне.
– Ага, ага! – радостно согласился Рощин. – Вам надо, короче говоря, подобраться к архивным документам, которые касаются начала 1800-х годов. У вас есть доступы в архивы?
Лидия многозначительно повела бровью. А что ей оставалось делать? Только и поводить бровью! Не признаваться же, что никакого доступа нет и в помине!
– Да все ясно, – кивнул Рощин. – Туда так просто не подберешься. Я что хочу сказать? Я все эти разговоры о своих тратах зачем заводил? Затем, чтобы подойти к теме о гонораре. За информацию об Алексее и Ирине Рощиных я заплачу тысячу долларов аванса. Вы сможете расходовать эти деньги на, как бы это выразиться, смазывание дверей, через которые должны пройти в архив. Потом представите мне отчетец, сколько на эту смазку израсходовано. Это у нас пройдет по графе представительских расходов. А ваш собственно гонорар… Две тысячи долларов вас устроят? Или лучше в евро?
– Лучше в евро, – эхом отозвалась Лидия.
– В смысле, я хочу сказать, в рублях по курсу евро, – уточнил Рощин, и на эти его слова тоже откликнулось эхо:
– …по курсу евро…
– Вы предпочитаете на счет или наличными?
– …или наличными…
Рощин подозрительно взглянул по сторонам, словно дивясь, что у такого тесненького помещения такая мощная акустика, и это дало Лидии возможность взять себя в руки. Нет, ну в самом деле, придержи свой восторг! Неприлично, честное слово, так радоваться презренному металлу, вернее, презренной бумаге! Неприлично показывать, насколько тебе осточертело безденежье, насколько ты устала от него. Насколько хочется позволить себе какую-то неожиданную радость – вроде поездки в Турцию, к примеру, где ты никогда не была… Кажется, сейчас уже нет на свете человека, который не съездил бы в Турцию, ты – последняя могиканка. Но эти деньги, которые для г-на Рощина с его привычкой утешать жен автомобилями, сущие гроши, для Лидии – почти сокровища инков и майя, вместе взятые!
Стоп. Их еще нужно заработать. Конечно, ты можешь прямо нынче же ночью взять и сочинить историю любви Алексея Рощина, бравого гусара, и прекрасной барышни Ирочки – как может быть ее девичья фамилия?.. да не суть важно, любую можно придумать, хоть бы Симонова, – Ирочки, значит, Симоновой, которая обвенчалась с Алексеем Рощиным в разгар войны, накануне битвы при Бородине, и он в этой битве погиб, а у нее остался сын, и в честь своего покойного мужа…