Пребывание русского курьера в греческой столице оказалось недолгим. Помня о том, с каким трудом он добирался сюда, Тютчев решил воспользоваться ближайшим попутным судном, чтобы возвратиться в Триест. Пропусти он сию оказию, очередной корабль мог появиться не ранее чем через месяц.
Однако миссию свою он исполнил — депеша Людвига Первого была вручена греческому королю. А чтобы сделать выводы о том, как и куда направляют внимание Оттона его регенты, потребовалось всего несколько встреч во дворце и с дипломатами иностранных посольств, чтобы воочию представить положение дел.
Поведение графа Армансперга по отношению к России оказалось действительно коварным и в высшем смысле нечистоплотным. Не проходило недели, чтобы к королю на балы и торжественные приёмы не собирались дипломаты и военные. В зале всегда можно было увидеть английских и французских морских офицеров, чиновников всех иностранных миссий, аккредитованных при греческом дворе. Лишь персоналу русской службы приходилось каждый раз добиваться специального разрешения главного регента, чтобы посетить королевские увеселения, хотя все эти рауты, без всякого сомнения, оплачивались из двадцатимиллионной русской субсидии молодому, только что возрождающемуся государству.
Происходящее в стране, где на троне находился его родной сын, не могло не встревожить баварского короля. Зная, что Тютчев уже в дороге, Людвиг Первый тем не менее с помощью другой оказии поспешил отправить своему сыну ещё одно письмо.
«Пользуясь представившейся мне верной возможностью, пищу тебе, горячо любимый Отто, что надеюсь получить от тебя письмо, если Тютчев, который всё ещё находится в Триесте в карантине, прибудет сюда. Постарайся, чтобы из-за поведения регентства Россия не превратилась бы во врага Эллады, ибо, воспользовавшись своим большим влиянием, она может сильно повредить ей, — в особенности если откажется предоставить последнюю треть займа. Симпатия графа Армансперга к трёхцветной Франции мне известна».
Путь по морю домой для Тютчева оказался весьма тяжёлым. Он был задержан в Триесте в карантине по случаю эпидемии холеры. Там, в госпитале, скончался бедный Жозеф, сопровождавший Фёдора Ивановича в этой поездке в качестве камердинера. Но ещё ранее их корабль попал в сильную бурю и вынужден был целых три дня пережидать её у острова Лезина, вблизи берегов Далмации.
Всё смешалось в те дни в представлении Тютчева — строки Гомера из «Илиады» и то, что природа проявила на морских просторах со всей присущей ей мощью и силой. Казалось, перед ним въявь предстали события, описанные великим греческим поэтом, когда разбушевавшаяся буря рождает фантастических чудовищ — Сциллу и Харибду.
Вспомнились и другие древнегреческие образы — лабиринт Минотавра, стимфалийские птицы, «твари волшебные», подобные киренейским ланям, греческие колонны и экзотические сады. И всё это — переживаемое им самим на море и навеянное мифами Древней Эллады — вдруг вылилось в стихи.
11
Князь Гагарин придвинул поближе к себе листки депеши второго секретаря миссии и стал вновь перечитывать то её место, что остановило его внимание.
«Волшебные сказки изображают иногда чудесную колыбель, вокруг которой собираются гении — покровители новорождённого. После того как они одарят избранного младенца самыми благодетельными своими чарами, неминуемо является злая фея, навлекающая на колыбель ребёнка какое-нибудь колдовство, имеющее свойством разрушать или портить неблестящие дары, коими только что осыпали его дружественные силы. Такова приблизительно история молодой греческой монархии».