Что бы Бретт ни надевала - свитер или слаксы - она слышала голос Барбары:
- Твои ноги и руки торчат из всего. Кажется, ты растешь, чтобы стать мальчиком.
Всякий раз, когда Бретт заплетала обычную косу, она слышала Барбару:
- Твои волосы - настоящая щетина, они торчат во все стороны.
Маленькая Бретт так боялась ослепительную и очаровательную Барбару, что никогда не задумывалась о справедливости ее оценок. Но Бретт расцвела в дерзкую и нежную молодую женщину, у которой была красота дикого цветка, растущего в солнечной долине. Ее очарование было очевидным, а красота должна была вот-вот появиться: как только она сама ее почувствует.
- Я все еще не могу понять, как ты ее пьешь, - сказала Бретт Малколму, передавая ему стакан с содовой.
Малколм, не глядя, взял стакан.
- Они все равно слишком розовые! - сказал он гримеру о губах блондинки. Розовато-лиловые. Я хотел бы, чтобы они были розовато-лиловыми. Подай-ка мне вот то. - И Малколм показал на черный блестящий ящик с тридцатью двумя цветами губных помад. - Смешай вот эти два, - объяснил он, сравнивая с оттенком своих ногтей.
Незадачливая гример сделала так, как он сказал, зная, что Малколм обладал непревзойденным чувством цвета.
- Получше, правда, Бретт? - спросил он, показывая этим, что наконец-то доволен.
Не ожидая вопроса, Бретт не ответила сразу. Она радовалась, что не попала под обстрел насмешек Малколма. Вчера после занятий, когда она приехала в мастерскую, Малколм был настроен по-боевому, радуясь пленке, доставленной из лаборатории, и попросил Бретт заняться пленкой. Подавая ему две белые коробки, Бретт напомнила о его собственных поучениях. Он не стал оправдываться и вышел большими шагами.
Затем, позже, внезапно появившись, он попросил Бретт 70-мм объектив. Она была уверена, что он подразумевает объектив 110-мм, но уже раз прогневив его, не решилась возражать, а спросила, что ему все-таки надо. Малколм подпрыгнул до потолка. Он настаивал, что попросил 110-мм объектив и упрекал Бретт за то, что она невнимательно его слушает. Бретт сдерживала слезы, однако в первую же неделю работы в "Кент Студии" она слышала, как Малколм своим упрямством довел до слез парикмахера, и поклялась, что с ней такого никогда не случится.
Были дни, когда она хотела бросить все и провести свое свободное от учебы время по своему желанию - например, делать снимки для школьной газеты или с друзьями обсуждать материалы в номер. "Но ведь я узнаю столько нового", уговаривала она сама себя.
- Теперь она смотрится великолепно, а я ужасно.
Малколм перевел взгляд с модели на себя. Подчиняясь моде сезона, он носил красные брюки, свободную шелковую рубашку, белые сатиновые тапочки с кисточками, а на шее веточку омелы на красной сатиновой ленте.
- Почему мне никто не сказал, что мои брови ужасны? Никогда не видел картинки хуже этой.
Он вытянул руки и, как хирургическая сестра, подающая скальпель хирургу, хлопнул пару пинцетов ей в ладони.
"Он действительно странный", - подумала Бретт, выщипывая Малколму брови. Он был иногда Грацией, а иногда Малколмом, и в соответствии с этим менялся его гардероб.
Они с Лизи много обсуждали сексуальные наклонности Малколма, и Лизи, считавшая себя знатоком в этих вопросах, заявила:
- Он бисексуальный, со всеми вытекающими последствиями, Бретт.
Но Бретт не интересовала эта сторона его жизни. Главное для нее - он был гениален и в своем искусстве стал уже легендой.
Бретт вышла из гримерной и занялась уборкой. Для начала собрала всю, как ей казалось, ненужную бумагу, затем убрала остатки еды после ленча, полупустые стаканы с содовой, чашки и вычистила пепельницы.
Когда освободилась гримерная, она навела порядок и в ней. Это последнее, что она сделала в старом году, и была рада небольшой передышке.
Мысли о каникулах заставили Бретт выполнить все задания: подтвердила поездки двух моделей и бригады в Козумел в январе, позвонила в "Форд и Элита", сообщив им даты и маршруты, потом позвонила в бюро путешествий и забронировала билеты на самолет. Она и сама хотела бы отправиться вместе с ним, но надо было возвращаться в школу.
За год работы у Малколма Бретт стала для него незаменимой. Она выполняла множество обязанностей делопроизводителя у безнадежно безумного и часто очень сложного Малколма, который в свою очередь рассматривал и критиковал ее фотографии, иногда предлагая конструктивные решения, а иногда разрывал их со словами столь едкими, что она должна была заставлять себя взяться снова за камеру. Когда же Малколм становился совсем невыносимым, она убеждала себя в том, что научится, чего бы ей это ни стоило.
- Бретт, ты мне нужна, - она услышала голос Винни Кэмбрила, ассистента Малколма, как только уселась на телефон, и поспешила из кабинета. - Постой здесь. Я проверю свет.
Винни отдал Бретт экспонометр. Масса огней вспыхнула, и от неожиданности Бретт вскрикнула, заглушая оркестр Джорджа Мародера. Громкая музыка была словно частью мастерской "Кент Студии". Малколм требовал звуков, возбуждающих всех, кроме него. Наконец довольный, что все сбалансировано, Винни обратился к Бретт.
- Я сегодня буду проводить опытную съемку. Ты побудешь? - прошептал он.
- Конечно. Надо только сказать тете, что я задержусь.
Бретт никогда не упускала возможности принять участие в таком мероприятии.
Она вспомнила, как в первый раз Винни попросил ее провести опытную съемку. Она волновалась большую часть вечера и, в конце концов, попросила день на подготовку. Малколм и Винни рассмеялись и сказали, что не собираются ее испытывать. Они разъяснили, что, когда у фотографа появляется новая камера, другая пленка или непривычное освещение, он, естественно, хочет поэкспериментировать, для чего звонит в агентство, и ему присылают модели, которым нужны фотографии для их рекламных альбомов. Модели получают фотографов, а те, в свою очередь, модели; в общем, каждому достается свое.
Бретт не знала заранее о намеченной Винни такой съемке, но почувствовала, что опыт будет ценным.
- Разве ты не собираешься на вечеринку к Малколму? - спросила она его.
- Конечно, но он готовится к ней не раньше полуночи. А мы пока побудем здесь, - сказал Винни.
Студия 54 должна была закрыться для посетителей из-за вечеринки у Малколма. Самые темпераментные, самые., неистовые и самые красивые особы Нью-Йорка должны были съехаться к нему, и эта вечеринка, ожидалось, взорвет мрак. Имя Бретт появилось в списке приглашенных, но она знала, что тетя никогда не отпустит ее туда. "В следующем году", - подумала девушка.
Появилась свита, сопровождаемая Малколмом. Он вел две модели. За ним шествовала Фозби Касвел, редактор журнала, окруженная двумя ассистентами. Размахивая ручкой, как скипетром, она с пафосом благословила моделей.
- Они сказочно выглядят! - Стилист произвел свои последние манипуляции в одежде, поправил волосы и заставил всех встать.
"Могучий" Кент осмотрел лампы, модели, грим, прически, одежду и молча кивнул головой. Винни протянул ему заряженный "Никон", Бретт включила стерео, Малколм сбросил свои сатиновые туфли и чертыхнулся.
- Рискнем!
Девочки прыгали, кружились, танцевали и скакали, как дикари.
- Хорошо! - вопил Малколм, мотор жужжал, и он лег к их ногам.
Не всякие модели могли удовлетворить его требованиям. Некоторые не могли это выдержать физически. Но сегодня он работал с двумя его любимыми моделями, которые знали, что ему надо.
- Пленка! - крикнула Бретт, подсчитывая кадры.
Малколм передал камеру Винни, чтобы тот перезарядил. Бретт разворачивала новую кассету, а стилист, гример и парикмахер склонились над задыхающимися моделями, чтобы подпудрить лицо, подправить прически и одежду.
- Выше прыгай, - ревел Малколм светловолосой модели, прыгающей через коммуникации.