— Поклянись говорить правду.
— Мими не виновата. Это все я, моя вина, — прошептала я. Получилось довольно правдоподобно.
— Она не водила тебя к нечестивой женщине в лесу?
Я отрицательно покачала головой.
— Скажи это вслух.
— Мими не ходила с нами, — солгала я. Крест у меня в руках был тяжел и холоден. Я сунула его обратно маме.
— Накажи ее, — сказала бабушка Санноа.
Мама села на табуретку.
— Подойди ко мне, Роза, — сказала она и, когда я подошла, заставила меня встать перед собой на колени. Нежным прикосновением мама убрала пряди влажных волос с моего лба.
— Непростое это дело, быть матерью, — вздохнула она и строго продолжила: — Тебя запрут в подвале, в грозовой комнате. Ты пробудешь там восемь дней. — Мама посмотрела на бабушку Санноа, потом снова на меня и глубоко вздохнула. — На сухарях и воде.
Я смотрела на нее, не понимая, о чем она говорит. Восемь дней? И восемь ночей? В подвале?
— Совсем одна? — Голос у меня задрожал. В темноте?
Мама повесила крест мне на шею.
— Он тебе понадобится, — сказала она.
Заключения в подвал я должна была ожидать в своей комнате. В последний раз поужинаю со всей семьей и попрощаюсь.
Мими и Манет огорчены больше меня. Катрин же только и думает, что о предсказанной мне судьбе.
— Ты будешь королевой, Роза. Подумать только!
Заходила моя няня Да Гертруда. Лицо заплаканное. Крепко прижала меня к груди. Потом омыла меня благовонной жидкостью, начав с ног.
— А это еще зачем? — удивилась я. У меня появилось такое чувство, будто я плыву, будто мое тело перестало быть моим.
— Это защитит тебя, — сказала она.
— Я буду тверда, — сказала я и еще подумала: «Как подобает будущей королеве».
Так это, значит, правда! Я понимала, что проклята.
За ужином я едва могла есть. Потом все по очереди обняли меня, будто отправляли за океан. Бабушка Санноа сунула мне свою Библию, Да Гертруда, обнимая, стиснула так, что у меня кости затрещали.
Спускаясь в подвал, мама высоко держала над головой фонарь. Тут давно не проветривали, было холодно и сыро. Я смотрела под ноги, опасаясь тараканов. Вслед за мамой я вошла в грозовую комнату — большую, с узкой кроватью, старым стулом с сиденьем из ивовой лозы и трехногим столом, припертым к стене в углу. На нем стояли фонарь, свеча, глиняный кувшин и фарфоровая чашка с трещиной. Вот и все, если не считать небольшого продуха под потолком, прикрытого деревянными ставнями.
Я поставила корзинку на кровать и провела рукой по лоскутному покрывалу. Его мы когда-то сшили вместе с Катрин. Мама провела по нему пальцем, проверяя, нет ли пыли, и повернулась ко мне.
— Роза… надеюсь, ты понимаешь, почему это необходимо.
— Понимаю, — солгала я, не зная, что еще ответить.
Мама заплакала; не было ни звуков, ни слез — только плечи и голова у нее вздрагивали. Мне это показалось странным. Я обняла ее за плечи и удивилась тому, что она стала совсем маленькой. Тыльной стороной ладони мама вытерла лицо.
— Да пребудет с тобой Господь, — сказала она и вышла, оставив меня одну.
В тот же день, позже
Дорогой дневник, это моя первая ночь в подвале. Я приоткрыла ставни, и комната наполнилась ночными звуками. Затем я плотно закрыла створки, опасаясь блуждающих ночных духов.
Боюсь, я тут не одна. В темноте я чувствую присутствие недоброго духа. Не могу спать и не буду: вдруг он коснется меня! Лежу с открытыми глазами, все время настороже, гляжу в темноту.
Масло в фонаре на исходе. Знаю, я должна его задуть, лишить себя последнего островка света.
— Мужайся, — говорю я себе.
— Веруй, — возражает чей-то шепот.
5 августа
Я проснулась от трубного звука — это надсмотрщик дул в морскую раковину в деревне, где живут рабы. Некоторое время я лежала, отыскивая на потолке лица, образованные трещинами. Мне показалось, будто я слышу чьи-то голоса и хихиканье. Я подставила стул к стене и раздвинула ставни. Из высокой травы на меня смотрели темные глаза Катрин.
— Давай быстро! — прошептала она сквозь решетку.
Позади нее послышался нетерпеливый шепот Манет:
— Дай мне тоже посмотреть, дай мне!
— Тихо! — прошипела Катрин.
Показалось взволнованное лицо Манет: она просунула руку сквозь решетку и сунула мне что-то мягкое и мокрое.
— Это манговый пирог. Я его стащила. Ой!
Голова Манет качнулась назад, и в продухе снова показалось лицо Катрин.
— Как ты тут вообще?