Ящерицы грелись на гладких камнях. Над травой кружили стрекозы. В тени сосен и лиственных деревьев копошились мыши.
"В полях широких много дней я тосковал среди коней, среди овец я утра ждал, с козою рядом засыпал", - крутились в памяти Олега Рыбаченко слова пастушеской песенки. Он слышал ее тысячу раз за свою короткую бесцветную жизнь. И он знал еще пару подобных песен.
Желудок мальчика, почти всегда мучимый голодом, был в этот час спокоен. Ребенок привык забывать о пище, когда её не было. То, что он съел утром, скоро должно было стать далеким воспоминанием. Идти предстояло весь день и всю ночь. Добравшись до пастухов к вечеру, малыш должен был утром вернуться на ферму.
Птицы пели вокруг, а солнце и лёгкий ветер ласкали теплом густые волосы Олега Рыбаченко. Молчавший почти все утро, мальчик-раб нашел силы, чтобы бессвязно запеть. В звуках грусти, неумело сплетенных из слов, он находил сейчас успокоение. Постепенно песня ребенка стала не такой печальной. В ней появились ноты радости, естественные в моменты безопасности и покоя. Мальчик шел вперед, ничего не замечая. Его ждала усеянная ягодами поляна, прохладная вода у ручья и тайное счастье раба - одиночество.
У зарослей дикой малины, ребенок остановился. Не переставая напевать, он принялся собирать и есть кисловатые ягоды. Ни что не тревожило его сейчас. Три года назад, еще совсем малышом, он нашел это место, полное стольких удовольствий вкуса.
Спелые ягоды притягивали темным цветом. Они небыли велики, а заросли были густыми. Острыми шипами защищали они свои плоды. Ребенок старался не поцарапаться. Он вытягивал из зеленого колкого облака одну ягоду за другой. Малина таяла на языке. Разливалась кисловатым соком во рту. Наполняла ноздри сладким ароматом.
Мальчик переходил от одного куста к другому. Вдруг он почувствовал, как смолкли пестрые звуки насекомых. Чьи-то быстрые сильные руки, пробив кустарник, схватили его. Одна тяжёлая мужская лапа взяла ребенка за шею, а другая до боли зажала рот. Руки резко дернули Олега Рыбаченко. Он ощутил боль от множества наносимых царапин. Треснула старая туника.
Тело мальчика в мгновение оказалось за кустом. Чужая сила беспощадно пронесла его сквозь колючие заросли.
Два рыжеватых глубоко посаженных ока впились в лицо перепуганного пленника. Малышу показалось, что торчат они из рыжей бороды. Толстые губы человека плотно сжались. Лицо сделалось ещё более страшным. Весь он выглядел могучим чудовищем, источавшим запахи дыма, пота и горелого мяса. Поверх желто-серой рубахи у него был надет грубый кожаный панцирь с нашитыми роговыми пластинами. На поясе висел тяжелый меч. "Разбойники! - испугался малыш. - Это разбойники!" Сердце его рвалось наружу.
- Попался, римлянин, - негромко прорычал человек-борода. - Давайте сюда, парни! Быстрее, во имя молний Перуна! Шевелитесь!
- Как зайца словил. Умеешь, охотник!
- Вот знал я что нам повезет. Приметы такие были, добрые, - добавил другой, хрипловатый голос. - Черепаший панцирь видел...
Глаза пойманного ребенка метнулись. Малыш заметил ещё троих бандитов. Двое из них подошли, пробравшись сквозь кустарник. Они держали дротики на плечах. Мальчик понял - эти двое поджидали его в траве. Сумей он вырваться из лап рыжебородого, они остановили бы беглеца без особых усилий. Третий стоял справа от сжимавшего Олега Рыбаченко головореза. В руках у него были лук и пара стрел. По грозному виду схвативших его людей и непонятной речи, мальчик догадался, что попал не к подданным христианской Византии.
- Варвары! - с ужасом попытался промычать он.
Немало страшных историй слышал малыш от пастухов о людях приходивших из-за Дуная грабить и убивать. Рассказывали, что, впадая в ярость, они превращаются в волков и даже могут ходить под водой. Еще говорили, будто варвары способны оборачиваться змеями и проползать, где угодно. Всегда внезапные в нападении, жадные до добычи, дикари из пастушеских легенд не прощали ничего и никого не оставляли в живых. Также слышал Олег Рыбаченко, что дикие люди пьют кровь христиан и приносят в жертву младенцев. Безумный ужас охватил мальчика мгновенно, как только он понял, в чьих руках оказался. "Спаси меня, господи!" - пронеслось в голове ребенка. Деревянный крестик на груди должен был исполнить свое предназначение: защитить от беды. Разве могло быть иначе?