— Отчего вы так редко бываете у нас?
— Вы бы желали видеть меня чаще? — спросил он и улыбнулся.
— Да. Вы — добрый. Для чего-то возитесь со мной и моим пальцем.
В его волосах сверкало несколько седых волос, но глаза были молодыми и удивительно привлекательными.
— Но не могу же я оставить самую красивую барышню в округе! — сказал он.
С того для я начала страдать от ревности — Петр Николаевич был женат и имел троих детей, а мне было всего четырнадцать… И все в нем мне казалось идеальным: и то, как он говорит нараспев «Аничка!..», и то, как он смотрит на меня, и как держит себя с другими людьми.
Вскоре он уехал с семьей в Англию. Когда он приехал прощаться, родители устроили большой ужин, отец и маман беседовали с ним и его женой, дети гонялись вместе с Николкой по двору, забыв о правилах хорошего тона. Я, как молодой дикий зверек, всех сторонилась.
Но Петр Николаевич нашел для меня минутку, когда рядом никого не было.
— Иди, иди ко мне… — тихо сказал он, протягивая мне руки.
И я с радостью шагнула к нему в объятия, всего на мгновение, чтобы впервые почувствовать себя женщиной…
Вскоре приехал Александр Михайлович. Его приезд не был шумным, Степан открыл ему двери, взял верхнюю одежду и сказал, что я в зале. Я слышала голоса, но видения детства и отрочества были столь яркими, что я не обратила на разговоры в вестибюле никакого внимания.
— Здравствуйте, Анна Николаевна, — сказал супруг, подходя ко мне.
— Добрый день…
— Я приехал за вами. Будет вам ребячиться… Поедемте домой, — спокойно и обстоятельно, как говорят с очень маленькими детьми, сказал он, даже не присаживаясь.
Я не смотрел на него, сказала куда-то в пустоту.
— Зачем вы приехали? Зачем вы просите меня вернуться? Не все ли вам равно — будет ли официальный развод или мы просто прекратим жить в одном доме? Я могу жить и здесь.
— И вас не пугает перспектива остаться в провинциальном заснеженном доме?
— Я не знаю, — призналась я.
— Думаю, что вам стоит вернуться в наш дом.
— И вы готовы простить мне мой дачный роман? — с вызовом спросила я, сама не понимая, зачем я говорю эти слова.
Александр Михайлович огляделся. Он не приезжал сюда с тех пор, как состоялась наша с ним помолвка.
— Дачный роман? — переспросил он. — Конечно, я вам его прощаю. Нет ничего проще, чем простить то, чего не было.
— Почему? — со слезами спросила я на высоких нотах. — Почему вы мне не верите?
Он устало посмотрел на меня и сказал:
— Потому что вы — страшная фантазерка, моя дорогая. Вам нравится играть в роковую женщину. Но давайте на время сделаем антракт.
Я расплакалась, прижимая ладони к лицу. Он был рядом, но не утешал, даже не говорил ни слова.
— Я никуда не поеду с вами!.. Я буду жить здесь!.. Я не хочу никого видеть!.. — сквозь слезы говорила я. — Я умру!.. Я покончу с собой!..
Отняв руки от заплаканных глаз, я увидела, что Александр Михайлович стоит около окна, смотрит на метель и курит. Не слыша моих всхлипов, он повернулся.
— Давайте попьем чаю, — как ни в чем не бывало предложил он. — Нам надо еще ваши вещи упаковать, духи и прочая, прочая… Кстати, вы очень хорошо выглядите, Анна Николаевна. Видно, провинция идет вам на пользу… Через два дня, когда мы уже будем дома, весь город будет только и говорить о вашем удивительном цвете лица!..
Я чувствовала себя неловко, поэтому всю дорогу до станции молчала и даже не смотрела на Александра Михайловича, тот, в свою очередь, не обращал на меня никакого внимания, напевал что-то едва слышно и много курил. Но в поезде он вышел из своей задумчивости и вспомнил, что я рядом.
— Анна Николаевна, если не секрет, не могли бы вы поделиться, чем вы занимались в мое отсутствие?
Я подняла на него глаза, но так и не смогла определить точно, смеется ли он надо мной или его вопрос продиктован искренним интересом.
— Приезжал Николка, — очень сдержанно ответила я.
— Об этом я знаю.
— Как? — не на шутку удивилась я. — Откуда вы могли узнать?
Александр Михайлович подмигнул мне.
— Николай Николаевич почтил меня своим присутствием раньше вас. Конечно, он не сказал вам о своем визите ко мне, чтобы вы не дулись на него. Но вы не должны обижаться: никто не виноват, что по сетке железнодорожных путей я находился к нему ближе, чем вы.
Я была неприятно поражена.
— И как долго у вас был Николка?
— Переночевал одну ночь. Но не переживайте вы так!..
— И наверно, он опять наговорил вам несусветных глупостей относительно меня?
Поезд качнуло, я ухватилась за бархатную обивку дивана.
— Нет, что вы! Он был слишком уставшим для того, чтобы философствовать, — ответил Александр Михайлович.
— Видно, он неплохо отдохнул, так как со мной… — поезд опять качнулся, как бы предостерегая меня от лишних слов, но я была в негодовании и поэтому продолжила: — Кстати, если вам интересно знать, Николка предлагал… скорее, советовал мне бросить вас и убежать с любовником куда глаза глядят!
— В самом деле?
— Да, да!
— Ну, его можно понять. Я бы тоже вам предложил нечто подобное, только вы обиделись бы на меня, поэтому я никуда вас от себя не отпускаю! Более того, бегу вслед за вами, везу вас обратно в свой дом.
— Очень мило с вашей стороны!..
— И даже мысли не допускаю о ваших любовниках. Вы для меня, как жена Цезаря, выше всяческих подозрений!
— Какое благородство!..
— С вашей стороны, прежде всего. Другая женщина на вашем месте и вправду бы наставила мне рога. Или сбежала с благословления брата. Вы же тихо и примерно дождались меня в родительском гнезде в обществе портретов не менее благородных предков. Это достойно уважения.
— Действительно?
— Возможно, даже будет воспето в народных песнях. Хотя вы не любите фольклора. Скажем так, Алексей Петрович возьмется за литературную обработку данного сюжета.
— Может быть, вы предложите более достойную кандидатуру? — попросила я.
— Позвольте, но больше никто из наших общих знакомых не пишет стихов.
— Надо свести новые знакомства, — предложила я.
— Пожалуй, — сказал Александр Михайлович, замолчал и начал смотреть в окно.
За окном все было белым и ровным. Настолько белым, что мне не верилось, как снежная белизна по весне может превратиться в воду и уйти под землю.
— Я ведь тоже не терял времени даром, — сказал мне Александр Михайлович. — Думаете, мне приятно было сознавать, что моя супруга в истерике уезжает бог знает куда — в давно заброшенный дом, неизвестно зачем, неизвестно как надолго… Я был жесток с вами. Простите меня. Простите мою недоверчивость к вам. Скорее всего мой поступок был продиктован не чем иным, как ревностью, но теперь-то я понимаю, что не имел права вас ревновать… Естественно, если бы вы полюбили другого мужчину, то я бы и слова вам не сказал против и отпустил бы вас навстречу новому счастью… Ведь, полюбив, вы бы сказали бы мне о новых чувствах? Не стали бы мучить себя и меня ненужной ложью?..
Произнося последнюю фразу, он смотрел в сторону, и мне подумалось: муж дает мне место для отступления, но будь я даже изменницей и скажи сейчас: «Я чиста перед вами», он бы поверил, потому что сам нашел мне оправдания и слова для них.
И я ничего не стала говорить Александру Михайловичу — вовсе не от жестокости, а оттого, что слишком много лжи окружило меня за последнее время, и я начала ее бояться, как дети боятся темных углов, чуланов с пауками и нянькиных сундуков, полных ненужного тряпья.