Сын Николы, безусловно, не забывал, что интимная жизнь до брака — грех. Понимал, что его искушает властелин тьмы. И сопротивлялся. Но с другой стороны, не хотел выглядеть в глазах друга сосунком. Филька не боится — чего я страшусь-то? Мы ведь не святые, не иноки. А Господь Бог больше любит раскаявшихся грешников, нежели стабильно непогрешимых!..
Все эти сомнения просвистели в его мозгу в считанные доли секунды. И мгновенно исчезли. Он шагал с Филькой и гетерами по извилистым улочкам юго-западной части города, громко хохоча и куражась, пел какие-то непристойные песни, выученные в детстве в труппе бродячих комедиантов, и не чувствовал неловкости. Но когда до жилища красоток оставалось каких-нибудь полквартала, им дорогу преградил конный разъезд гвардии эпарха — некое подобие ночной полиции, соблюдавшей порядок в Константинополе.
— Кто такие? Разрешение на хождение в тёмное время суток имеете? — загудели кавалеристы, освещая прохожих факелами.
— Фью, да это ж Роза и Павла! — распознал девушек один из гвардейцев. — Вы опять за старое? Соблазняете порядочных христиан?
Те затараторили:
— Ах, какое «старое», милостивые государи? Мы давно честно трудимся и забыли о прежних глупостях. А сопровождают нас благородные юноши.
— Ничего не знаем, все задержаны, будем разбираться в участке.
— Да зачем в участке, милостивые государи? Там начальства много, вам ничего не перепадёт. Может быть, решим полюбовно? Отпустите мальчиков, а уж мы расплатимся с вами по полной стоимости.
Командир отряда осклабился:
— Вот чертовка, Павла, знаешь, чем смягчить сердце воина! Ладно, пусть проваливают. — И прикрикнул на уходящих парней: — Но смотрите, больше не попадайтесь!
Прихватив гетер, конники исчезли, а ребята остались посреди тёмной улицы, совершенно обескураженные.
— «Развлеклись», нечего сказать! — произнёс Филька.
Феофан ответил:
— Я считаю, легко отделались. Загреметь в участок — удовольствие ниже среднего.
— Значит, повезло.
Помолчали. Подмастерье Евстафия огляделся:
— Ты дорогу назад запомнил?
— Нет, конечно. Темень непроглядная.
— Подождём рассвета.
— Холодно, зараза. Март какой-то зябкий.
— Да, не жарко.
С первыми лучами утреннего солнца город неожиданно забурлил — люди сбивались в кучи и, размахивая руками, пробегали мимо ничего не понимавших друзей.
— Вы куда, народ? — крикнул Дорифор-младший. — Что произошло?
— К морю! К морю! — раздавались голоса из толпы. — Итальяшки бьют наших!
— Что, опять? — выкатил глаза Филька. — Вот мерзавцы! — И они побежали вместе с остальными.
А случилось вот что. Соправитель Иоанн VI Кантакузин, год назад возвратившийся из Бруссы, начал строить новый флот, чтобы нанести генуэзцам ответный удар. На пожертвования состоятельных горожан возвели девять кораблей, более внушительных, чем сожжённые итальянцами. Но католики не дали себя обставить: ранним весенним утром навалились на православных первыми. На виду у всего Константинополя разыгралось невиданное морское сражение: генуэзцы расстреливали корабли греков из пушек. Гром от залпов, дым от пороха и горящей древесины, моряки, прыгающие за борт, гибнущая флотилия — всё сливалось в серо-коричневый, грязный вал. Феофан и Филька, прибежавшие на пристань Золотого Рога ко второй половине битвы и толкаясь среди зевак, привставая на цыпочки и вытягивая шеи, наблюдали, как их соотечественники терпят поражение. Императорские суда погружались в воду одно за другим. Наконец, последний корабль, получив пробоину от умело пущенного ядра, накренился на бок, булькнул, перевернулся вверх днищем и пропал в пучине. А галатцы, не потеряв ни одной из боевых единиц, гордо развернулись и торжественно уплыли к своим причалам. Это было страшное национальное унижение! Бывшая Восточная Римская империя, растеряв мощь и доблесть, не смогла противостоять какому-то жалкому анклаву, крепости купцов и банкиров, дерзким генуэзцам. Горожане толпились в страхе. Кто-то даже плакал. Только люди эпарха начали приводить народ в чувство, разгоняя собравшихся:
— Нечего здесь стоять! Расходитесь живо! Здесь вам не гипподром!
По дороге домой Филька прошипел:
— Вот проклятые латиняне! Всех бы передушил!
Феофан ответил:
— Нет, а я ими восхищаюсь. Я, скорее, передушу наших — не умеющих стойко защищаться.