Молодой человек вздохнул:
— Genius, а несчастен. Как и ты. Как и все мы...
В сентябре Григорию стало хуже. Появилась мокрота с кровью. Он буквально таял и уже почти не вставал с постели. К Феофану в дом заглянул Малахия Философ: он весной привёз чудотворную икону из Царьграда и затем поселился в Благовещенской обители, дожидаясь возвращения своего покровителя — Дионисия. Подружившись с художником, инок решил помочь его сыну и принёс Богоматерь Одигитрию к ложу захворавшего. Встал на колени и часа полтора самоуглублённо читал молитвы. А затем вышел удручённый и сказал родителю:
— Свет на него не сходит. Сколько ни пытался, не сходит.
Дорифор, волнуясь, проговорил:
— Значит, нет надежды?
— Всё в руцех Божьих. Но уж если Богоматерь бессильна...
Софиан заплакал и прошептал:
— Господи, за что? Разве человек может вынести столько горя?..
Малахия обнял его сочувственно:
— Брат, крепись. Твоего сына ждёт освобождение. Он счастливее нас.
Умер Гриша в ночь на церковный праздник — Воздвижение Креста Господня. Мучался не слишком — просто что-то закипело, забурлило в его груди, он с усилием приподнялся, тщетно попытавшись сделать новый вдох, но не смог и упал на подушки бездыханный. Отпевали его в той же церкви Благовещенского монастыря и похоронили неподалёку, рядом с могилами праведных старцев. Феофан ходил чёрный от скорби, принимал соболезнования как-то отрешённо, равнодушно кивая. Ни Лукерья, ни Малахия, ни Прохор из Городца, ни другие приятели не могли отвлечь богомаза от печальных дум. Даже уговорились не оставлять его одного, постоянно следить, дабы тот ничего над собою не совершил. Но бедняга родитель помышлял о другом: как заставить Марию возвратиться к нему? У неё на руках Николенька. Живописец хотел всю свою любовь обратить сейчас на младшего сына; это чувство было необходимо ему, как спасительная соломинка утопающему.
9.
Видимо, победа на Куликовом поле помешала Дмитрию Донскому оценить опасность, исходившую из Сарая. Поражение и кончина Мамая не насторожили его. Он хотя и снарядил киличеев-послов на поклон Тохтамышу, но явиться лично, чтобы подтвердить свой ярлык на княжение, не соблаговолил. Тут ещё подлили масла в огонь нижегородцы: отказались предоставить суда и проводников посланцу Тохтамыша, ехавшему в Москву (как известно, у самих татар флота не было). Видимо, ещё не забыли о погроме, учинённом в городе Араб-шахом, и хотели свести счёты. Хану стало ясно, что покорные прежде русские поднимают голову, начинают вольничать, ускользают из подчинения. А какое восстановление Золотой Орды без Руси? Значит, надо идти в поход.
Первым делом потомок Чингисхана захватил Булгар, расположенный на слиянии Волги и Камы и плативший дань Московскому князю. Дальше перекрыл всё движение по реке, а купцов взял в заложники, чтобы те не донесли москвичам о намерениях неприятеля. В-третьих, благосклонно принял добровольное подчинение Орде Суздальского и Рязанского княжеств, их готовность беспрепятственно пропустить по своей земле конницу татар. Что и было сделано. Нападение на Московию, в общем, оказалось полной неожиданностью. Дмитрий бросился собирать войска и застрял в Костроме. Брат его, Владимир Андреевич, отослав жену и престарелую мать в Торжок, отступил с дружиной к Волоку Дамскому, дабы преградить путь ордынцам на Новгород Великий. А столица осталась фактически без прикрытия, и митрополит Киприан с великой княгиней Евдокией Дмитриевной и маленькими княжичами прятался в Кремле.
В городе пошли грабежи и смута. Пьяные толпы врывались в дома бояр, резали мужчин и насиловали женщин, уносили добро. Кое-какой порядок удалось восстановить молодому воеводе Остею, внуку литовского князя Ольгерда и племяннику Елены Ольгердовны, верой и правдой служившему русским. Вече обязало его организовать оборону.