— Наш-то монастырь строг не больно. Вместе только молимся, живём и питаемся порознь, не ведём общего хозяйства. Новый Патриарх против этих вольностей, хочет, чтобы все киновии[3] были по примеру афонских. А по мне, это отпугнёт многих верующих. Надо, чтобы каждый выбирал аскезу по силам. И Господь наш, Иисус Христос, совершенно не призывал паству, чтобы бросила суетные мирские дела и жила одними молитвами, истязая плоть. Нет, напротив! Пребывать в миру и при сем не грешить — много тяжелее, чем отгородиться от искушений непреодолимыми стенами. Ты-то постригаться не думаешь?
— Не решил пока.
— Торопиться не стоит. Походи в послушниках, приглядись к нашим правилам и канонам, пообщайся с братьями. И тогда делай выводы. Никого неволить не смеем. Постриг — выбор добровольный, надо приходить к нему одному, без чужих советов, как и к таинству смерти.
Говорили долго. Феофану Фотий чрезвычайно понравился, молодой человек больше не боялся своей новой участи, даже радовался во многом — жить на берегу моря, в тишине и покое, заниматься любимым ремеслом, в окружении славных, благообразных людей, но при этом иметь возможность видеться с друзьями, продолжать учиться у Аплухира — разве не великое счастье? И владыка остался доволен собеседованием — юноша серьёзный, вдумчивый, не дёрганый, может рассуждать о Святом Писании, о трудах и подвигах праведников, и ведёт себя скромно, не рисуется, не стремится выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Ясно, что послушничество для него — только способ избежать мирского суда (о котором упоминал Евстафий), ну да ничего, к Богу можно идти разными путями; даже если не сделается монахом, пребывание в монастыре благотворно повлияет на его ум и душу.
Вскоре, на одной из вечерних служб, Фотий объявил инокам, что у них в братстве прибавление — в новые послушники принят Феофан Дорифор по прозвищу Софиан, ученик живописца, даровитый молодой богомаз. Жить он может и дома, и в одной из келий, а его духовным отцом будет сам игумен. Чернецы одобрительно закивали, глядя на стоявшего чуть поодаль юношу. А по завершении литургии многие подходили знакомиться.
Братья Ириней и Аркадий повели его посмотреть на иконописную мастерскую — очень бедную, по сравнению с предприятием Аплухира. И работы, что показывали монахи, показались Феофану чересчур примитивными; даже Филька в своих ранних подражаниях так не опускался. Но сказать правду было совестно, и племянник покойного Никифора не хотел обижать этих простодушных трудяг, искренних в желании рисовать строго как предписано. Дорифор промямлил:
— Очень хорошо... крепко сделано... — А потом спросил: — Можно я добавлю к лику Святого Михаила несколько мазков?
Ириней с сомнением поглядел на Аркадия, но, как видно, тоже не хотел обижать юного послушника и кивнул:
— Что ж, изволь. Ученик Аплухира знает, что творит.
Феофан взял из шкафчика чашечку со светлым пигментом, тонкую колонковую кисть, помешал слегка краску и стремительно нанёс на угрюмый фон светлые штрихи — возле глаз и носа. Неожиданно плоское изображение покровителя монастыря изменилось — сделалось объёмнее, резче, выразительнее, как-то по-особому заиграло, вроде ожило.
— Пресвятая Дева! — вырвалось у Аркадия. — Ну и чудеса! Да твоею дланью водит Сам Господь!
Сын Николы смутился:
— Будет вам смеяться! Просто так, по-моему, интереснее.
Ириней сказал:
— Завтра ты исправишь все другие наши работы.
— Коли в том возникнет сия нужда...
— Безусловно, возникнет. А пока приглашаю посетить мою келью: у меня есть приличное вино, жареная курица и овощи — надо же отметить, как подобает, новое твоё положение в нашем грешном мире.
— Пить в монастыре? — удивился юноша.
— Что ж, по-твоему, монахи — не люди? Красное вино хорошо настраивает на божественный лад...
Быть послушником оказалось совсем не плохо. А митрополит назначил разбирательство дела об убийстве Никифора на конец сентября.
4.
В Рождество случаются разные таинственные вещи, и декабрь 1352 года в жизни Феофана не стал исключением.
Полностью оправданный на митрополичьем суде, он ходил в послушниках больше четырёх месяцев, ночевал и в монастыре, и дома, продолжал брать уроки у Евстафия, помогал Иринею и Аркадию в мастерской. Дядино предприятие тоже процветало — Аплухир временно распоряжался в нём, будучи опекуном несовершеннолетнего племянника Никифора, нанял нового столяра, взял мальчишку-подмастерья, и заказы на гробы выполнялись бесперебойно, в срок. А доходы шли на счёт Софина, под хорошие проценты, в банк генуэзской Галаты — «Гаттилузи и сыновья».