— А Рублёв, думаешь, не справится?
— С «Апокалипсисом» — вряд ли. Слишком благостен, незлобив и мягок.
— Ох, на что ты меня толкаешь?..
— Дурень, на святое, праведное дело. Я не раз пеняла покойному Дмитрию, что подозревал Феофана в связях с Вельяминовым. И тем самым не позволил ему потрудиться в Москве. Чем лишил Белокаменную стольких не случившихся образов. Стань мудрее и тоньше. Одолей Киприана в сем. И тебе зачтётся.
— Нынче же схожу.
Но, конечно, буча вышла немалая. Оскорблённый митрополит слышать не хотел о прощении Дорифора. На угрозы княгини-матери отвечал предерзко, что её пожертвования не такие уж грандиозные, можно обойтись. Лишь в одном уступил Василию: обещал вызвать из Звенигорода Рублёва и свести его для работы в храме с братьями Чёрными.
А пока Евдокия Дмитриевна, сидя у себя в тереме, обижалась на святителя, тот увиделся с Андреем Рублёвым. Богомаз у князя Юрия Дмитриевича Звенигородского — младшего сына Донского — чуточку отъелся, посвежел и уже не казался таким заморышем, как во время встречи с Софианом. Правда, поначалу слишком уж робел в митрополичьих палатах, кланялся и старался глаз не поднимать на Его Высокопреосвященство. От души благодарил за оказанную милость и сулимые деньги. Но когда услышал, что в Кремле собираются отказаться от услуг Феофана, вдруг преобразился, запылал щеками, поднял очи и воскликнул гневно:
— Я без Грека творить не стану!
Киприан даже растерялся:
— То есть почему?
— Потому как ученики предавать учителей не имеют права.
— В чём же здесь предательство?
— Он ко мне приезжал в Андроников монастырь, уговаривал поработать в Благовещенском соборе под его началом. И теперь я пойду, а его отставят? Как же мне после этого жить с подобным камнем на сердце? Нешто я Иуда и продамся за тридцать сребреников?
У болгарина иронично изогнулись усы:
— Не Иуда, не Иуда, уймись. Ибо Феофан — не Христос.
— Не Христос, но честнейший и благороднейший муж — даром что не инок. Мы живописуем по-разному, не во всём согласны по приёмам художества, но едины в главном — не размениваем Божеский дар на гроши и полушки.
Высший иерарх усмехнулся:
— Ты не токмо иконы кистью, но, как посмотрю, и слова языком плести мастер. Говоришь красиво. А того не уразумеешь, несчастный, что раздор у нас вышел с Греком не по пустякам, а по важному пониманию воли и неволи иконника. До каких пределов можно отступать от канона? Допустимо ли его единоличное видение тех или иных ликов? В этом и есть камень преткновения. Он упёрся, и я упёрся. Надерзили друг другу. Видно, не судьба.
Богомаз ответил:
— Мой наставник Сергий говорил многократно: на судьбу пеняют те, кто желают плыть по течению. Коли убеждён в своей правоте, в искренности помыслов, шевелись, борись, добивайся, и тебе Провидение поможет. Под лежачий камень вода не течёт. Дабы победить, надо меч достать из ножен, а не заслонять голову руками, сетуя на рок.
Киприан бросил в раздражении:
— Замолчи немедля! Не простому монаху учить митрополита. Я в последний раз спрашиваю тебя: присоединишься к Даниилу и Симеону без Феофана?
Тот мотнул головой и молвил:
— Нет, прости.
— Ну, тогда ступай с глаз моих. Ты меня разочаровал.
Выходя, Андрей пробубнил:
— Ну, а ты разочаровал Небо...
Вскоре у святителя состоялся и другой разговор — с Даниилом и Симеоном. Интересовался одним: как они отнесутся к возвращению в Москву Феофана? Старший брат, будучи немного навеселе, отвечал положительно: дескать, Грек — его учитель, и делить им нечего. А зато муж Гликерьи стал категорически против: или он, или Дорифор, вместе не работать.
— Ты же зять его, — удивился митрополит.
— К сожалению.
— Что, с женой в разладе?
— Мы давно спим отдельно.
— Ба, ба, ба! Этак не положено. Перед алтарём клялся в верности.
— Я не изменяю, но и не люблю больше.
— Сын у вас.
— К сыну отношусь хорошо, к матери его — с безразличием.
— Бога не гневи.
— Ничего не могу поделать.
Киприан вздохнул:
— Положение непростое. И великий князь, и княгиня-мать, и Андрей Рублёв — все за Феофана. Лишь Елена Ольгердовна ропщет... Я склоняюсь к тому, чтобы помириться с Греком...
Симеон сказал:
— Буду рад вельми. Обнимусь при встрече, ровно сын с отцом. Я ж к его жене не присох...
Даниил вскричал:
— Что ты мелешь, пьянь? — но осёкся и покраснел, понурясь.