— Теперь он переметнулся на сторону Гимайи. Сорванные переговоры его работа…
Дымные табачные кольца поплыли к Фоме, выстраиваясь в ряд.
— И у нас появилась редкая возможность добить его здесь.
— Какая радость! — тягуче сказал Фома, наблюдая как кольца складываются в восьмерки, потом ложатся на бок, превращаясь в знак бесконечности и опоясывая сизой дымкой его пузыри: бесконечность… опять бесконечность… снова бес…
— А ты откуда знаешь?
— Мне пришлось гонять его по Верхней Кароссе. Он все время уходил от меня и на контакт не шел.
— Выходить на контакт с тобой, Доктор, видимо, не страшно только мне.
— Нет, тут не страх! Мне кажется, что он чего-то все время искал.
— Хранилище, — сказал Фома, и выпустил очередную порцию пузырей.
Доктор посмотрел на него:
— Тебе и Стула не надо, ты сейчас и так, как Пифия!.. Да, я прочитал твое письмо.
— Не правда ли, душевное?
— Духовное, я бы сказал! Завещание. Как ты до всего этого дошел?
— Сначала меня выбросили в окно, потом — под поезд, — начал перечислять Фома. — Потом… дошел.
Пузыри, объятые дымом, не лопались, они заваливали Фому в ванне, как прозрачные новогодние шары, сквозь которые он смотрелся фантасмогорически. Ему бы еще кальян в рот и просто Бодхисатва на симпозиуме «мир ванне».
— Карт много, нужно было ждать, чтобы они правильно легли, — вещал Фома. — Все сошлось на времени появления Хруппа, разгрома ордена розовых кругов и повального мора, нужно было только связать эти факты с остальными — войны, голод. Нарушение равновесия… он хотел пустить всю систему Кароссы вразнос. Только на фига ему это было нужно?..
Риторический вопрос. Но Фоме, в том состоянии, в котором он пребывал, было совершенно непонятно, как можно разрушать этот прекрасный мир, с пузырями и ежедневными обедами?..
— Значит, я и в этом виноват? — вздохнул он.
Головокружение прошло, пузыри стали лопаться, попадая в глаза.
— Ну, виноват это сильно сказано. Просто они тебя искали и здесь. Ну, а попутно расшатали систему, так же как и везде.
— Успокоил! Везде меня ищут и расшатывают системы. Это ж сколько искажений уже возможно потрясено их диверсиями? Да меня теперь не на стул Пифии — на паяльник сажать надо, без канифоли!
— Систему еще надо найти, это не так просто. Здесь им повезло, довольно явно все было, — сказал Доктор. — На них работает время, процесс-то идет и чем дальше, тем обвальнее…
Вошел лакей, который теперь постоянно сопровождал графа, куда бы тот ни пошел, и доложил, что «курьер государственного советника сэра Торобела Меркина интересуется у графа может ли его сиятельство принять его превосходительство примерно через час по состоянию здоровья графа и что передать если нет и когда тогда».
Его сиятельство важно кивнул, лакей довольный вышел.
— Ты что-нибудь понял? — рассмеялся Фома. — Если нет, то кто тогда?
— Кстати, — сказал Доктор. — А как ты узнал, что это я поднял твой замок?
— Сати. Он сказал, что ты иерарх. Поздравляю. Можешь представить мою радость…
Доктор выдул огромное кольцо, всем своим видом показывая, что представляет. Ну что сделать с этим оборотнем?.. Только накормить завтраком перед обедом. Они перешли в покои графа.
Мартин-младший даже не скрывал, что крупно обеспокоен. Он влетел в комнаты, сметя лакея: «мне нужно!..» — и захлопнул, с треском, дверь.
— Что случилось, Марти? — удивился Фома, впервые увидев младшего церемониймейстера в таком возбужденном состоянии духа.
— Что-что?! — Бегал тот по комнате, заглядывая по своей привычке во все углы и довольно невежливо не замечая сэра Джулиуса.
— Мобилизация! — подделился он, наконец, так и не найдя ничего стоящего внимания в комнатах графа. — Все пропало! Я иду на фронт!..
Он схватился за голову.
— Ты же церемониймейстер, важная шишка!
— Да этот старый пердун заявил, что прекрасно справится и один, а стране, мол, нужны молодые здоровые воины! Каково, а?.. Это я-то молодой, здоровый?!
Мартин недоуменно посмотрел на них, требуя немедленного опровержения такого опасного для его жизни заключения. Странствующие рыцари переглянулись: если вопрос к ним, то вряд ли их ответ устроит церемониймейстера. Мартин заметил это сомнение.
— Да на мне места живого нет! Грудь пробита третьего дня, в прошлом году ногу подвернул, хромаю, и вообще, понос, парез и энурез!..
Было видно, что Марти спешно нахватался медицинских терминов в черных книжках Фарона, готовясь к схватке с докторами, поэтому считал парез разновидностью недержания, возможно, речи.