— Да, с такими болезнями тебе только поля удобрять!
— А я про что? — вскинулся Мартин. — Пусть бы послали на картошку, я согласен их удобрять! Но не поля сражения! Да я до них не доживу! Меня свои же убьют за утонченность перистальтики! Я же нервный!
— Так ты говорил, что у тебя мама? — напомнил Фома.
— Да говорил! — махнул рукой Марти с безнадегой, на какую способны только призывники и приговоренные к казни. — Только эта старая калоша сама влюбилась, вместо того, чтобы, наоборот! И теперь на этой почве свихнулась! Иди, говорит, сынок, спасай отечество! Я говорю, мама, ты чё, гормонально поехала? Чё спасать-то?.. Самим спасаться надо, раз отечество в опасности! Ведь правильно?.. Я же не виноват, что ему плохо?!
Он обратился за подтверждением к Фоме и сэру Джулиусу.
— Ему? — не понял Фома.
— Да отечеству вашему! Кстати, именно ваша, я извиняюсь, Иеломойя… — Мартин скорчил гримасу, показывая, как он относится к вотчине Фомы. — Самый жирный кусок в этой драке! И вонючий!
— Так, выходит, я виноват?!
— Да не! — нетерпеливо махнул рукой Мартин. — Просто все как-то не вовремя, наперекосяк, я еще не успел стать главным церемониймейстером и на тебе — вы, потом — война! Вообще, как вы думаете, ваше сиятельство, как специалист — это надолго?
— Да, — подтвердил Фома. — Война будет долгой и страшной, и главное, кровопролитной! Более того, первыми погибают, как правило, ни в чем не повинные новобранцы. Даже странно! Вы не могли бы объяснить, в чем тут дело, сэр Джулиус?
— Сэр Джулиус, кстати! — представил он Доктора. — Главный специалист по невинным трупам в начале войны.
Доктор ответил, холодно, как уже из могилы:
— Могу… это закон эволюции: выживает сильнейший, погибает слабейший.
— В первом же бою! — сокрушался Фома. — Цвет нации!
— И даже раньше. От той же диареи, — добавил Доктор.
— Чего?.. — Мартин хорошел от новостей.
— Это такая фобия окопная, болезнь грязных ногтей. Еще не парез, но уже эксцесс.
— А-а! — понимающе кивнул Мартин, записывая оба словца в антивоенной памяти, и тут же взвился:
— Ну вот, еще и ногти!.. — Он забегал еще быстрее. — А эта старая дура, мать называется! Новые рюши волнуют ее больше! Как думаешь, сынок, — передразнил он, — мне они к лицу? Понравятся моему Упырчику?.. Я говорю, мама, вам уже только смерть к лицу, а вы трусы с воланами покупаете!
— Ты как-то все-таки о матери… — Попробовал урезонить его Фома. — Она ж для тебя старается, сын ты позорный! Вам не говорили разве что-нибудь вроде — чти отца и мать своих?
— Так вот как раз чтил, чтил, а выходит — зря? Родители, блин! Папашу вообще в глаза не видел, срулил куда-то, типа на воздушном шаре с друзьями покататься! Сгинул! Зато — воздухоплаватель, герой! Через него все думают, как бы сынок без подвига не загнулся!.. А теперь и у мамаши голова в другую сторону поехала!..
— У, блин! — заревел Мартин в голос. — Я ж теперь кругом сирота оказался!
Он снова схватился за голову и стал биться об дверь.
— Ну не везет, так не везет, даже с родителями!..
Появился встревоженный лакей.
— Уйди отсюда!! — замахнулся на него Мартин, преображаясь на мгновение.
Лакей исчез быстрее, чем появился.
— Так ты, герой, сделай самострел! — сочувственно сказал Фома. — Говорят, помогает.
— Это как? — насторожился Мартин.
— Ну, руку отруби, ногу, — пеерчислял Фома, пока Доктор немо хохотал в кресле, закрывшись книжкой Мэи. — Глаз опять же неплохо выбить, правый.
— Да вы что, ваше сиятельство! — взмолился Мартин, слишком живо представив картину. — И куда я с одним глазом и на одной ноге, на паперть? Лучше сразу под ядро!..
— Да вы смеетесь! — догадался он, и подвижная физиономия его перекосилась злой гримасой. — Конечно, вам-то что, колдунам! Вы-то не погибнете, а мы вот… все ляжем, как один!
Лицо у него сделалось трагическим, почти вдохновенным. В таком состоянии обычно получаются самые лучшие стихи на смерть и Мартин напрасно тратил время на мирское — сочувствия он не нашел, а мир потерял еще один реквием.
— Так, ладно, Марти, я понял, родина подождет! — сказал Фома, все еще смеясь. — А от меня-то ты чего хочешь? Я не военком, и не врач, которые могут тебе помочь, и даже не военный министр. В чем, собственно, бикоз, как говорят англичане?
“Because” оказался в Мэе. Она сейчас в фаворе, постоянно при его величестве, загибал пальцы Мартин, ну и шепнула бы два слова, поправляя подушку, после особо очистительной клизмы, когда благодушие и все такое… теплые мозги, чистые кишки, а?.. Да и сам граф — человек не последний, зря что ли десять раз закапывали? Святой!.. Еще два загнутых пальца… Мог бы и поспособствовать, ведь это из-за него Мартину проломили грудь и лишили способности воевать!.. Загнутые пальцы церемониймейстера сжались в кулак и поза стала угрожающей.