— Да? — спросила Вера, когда все вышли.
— Да, — опустил он глаза.
— Ну и ч-черт с тобой! Иди!.. — швырнула она в него подаренную папку. — И бред свой забери, сумасшедший! Правильно Лев Андреич говорил, ты неизлечим! Выкатывайся!.. Ну всего одна ночь, Андрей? Одна! Что тебе стоит?..
На свежий воздух Фомин вышел с блаженной улыбкой избежавшего смерти. Чего стоит глоток чистого воздуха?.. Сколько он провалялся, сколько его сшивали и расшивали?..
Огромное серое здание больничного комплекса встало у него за спиной, как прошлое, правда, впереди виднелся желтоватый одноэтажный домик, с характерной архитектурой и мрачной аурой последней гримерной человеков, поскольку вышел он не через парадный подъезд. Но неизбежную дорожку к нему пересекала широкая аллея к выходу, на которую всегда можно было свернуть. Он и свернул, чувствуя себя и глупо и счастливо от незатейливой символичности перекрестка…
Какой-то встречный попросил у него закурить.
— Не курю, — отмахнулся Фомин; объяснять, что от одной затяжки у него слетает голова, было бы слишком долго.
— Ну и правильно, ваше сиятельство! — почему-то обрадовался незнакомец. — Тогда я пошел?
— Иди!.. — Фомин с веселым недоумением посмотрел странному человеку вслед.
Тот шел упругой походкой тренированного человека, не оборачиваясь, не ведая сомнений.
Хмыкнув: «все-таки что-то происходит с людьми в последнее время!» — Фомин забросил сумку на плечо и, развернувшись, увидел Марию прямо перед собой.
— О! — расцвел он. — Я говорил тебе, что Мария — самое многообещающее имя?
— И самое затасканное — просто Мария!.. Я ничего тебе, кстати, не обещала!
— Самое печальное и глубокое!.. А встречу?.. Одну?
— Самое претенциозное!.. Встречу надо заслужить.
— Самое строгое и чистое — сколько Марий, столько святых!.. Я заслужу, я отмолю у… у Девы Марии!.. Ни одно имя не имеет такой библиографии в святцах!
— А твое — в девичьих проклятцах, подлец! Ты у меня отмоли!.. Где тебя носило? Как ты посмел так изощренно надругаться надо мной?
Господи! Дева Мария! как он ликовал, глядя на нее! Он мечтательно глянул вверх — небо, солнце, ширь, синь!.. День обещал быть стремительным.
— Самое королевское — Мария, ваше величество! — спустился он с небес.
— Самое простонародное — Маня!.. Не увиливай!
— Самое поэтическое… мой милый маг, молю, молчи, моя Мария — мричина и миновница мсех мед!.. Моих!
— Что значит, миновница?! — возмущенно ахнула Мария. — Я еще и виновата?.. Самое поругаемое!
— Самое непорочное и неопалимое, минуют беды тебя, миновница! — продолжал он. — Самое бескорыстное — Машенька и пирожок, и самое…
— И самое матримониальное — Мэри ми! — не выдержала и засмеялась Мария.
— Ловлю на слове!
— Ты на деле лови!.. — Она поправила прядь.
У нее в сумочке звонил телефон… и она была уже другая.
— Да?.. Нет, Эш, не могу, я иду в театр… Потом… Потом… Да… Я же сказала, все потом!
Она захлопнула телефон и бросила обратно в сумочку.
— Кто это?
— Ерунда… по работе.
— Как ты догадалась насчет театра?
— Весь мир театр, мы же договаривались!
— С кем ты договаривалась?! Ты меня ни с кем не путаешь?
— Тебя спутаешь!.. Гжеш позвонил ни с того, ни с сего, пригласил на премьеру. Гамлет.
— Кто это был? — кивнула она ему за спину. — Твой знакомый?
— Нет. Сумасшедший какой-то, — пожал он плечами.
— Ты его не знаешь? — подняла она брови. — Я его часто видела в больнице, у твоей палаты, он, наверное, из персонала.
— Какой персонал? Я там всех знаю! — Фомин снова обернулся, но аллея была пуста. — Попросил закурить и исчез, обозвав сиятельством.
— Ваше сиятельство, кто вас не знает?..
— Что это у тебя?
Он очнулся от легкого прикосновения.
— Ты спал?
— Не знаю…
Сон таял, словно и не сон, словно он подсмотрел свою жизнь из-за запотевающего надтреснутого зеркала, все видя и слыша, и до сих пор чувствуя боль расставания, как настоящую.
Что это? Новый бред? Еще одна книга?.. Или это было… когда-то? Будет?..
— Что это?.. — Он почувствовал холодок ее дыхания на ключице.
— Цветок, — пожал он плечами.
Никто, даже Василий Николаевич не мог вразумительно ответить ему, что же это такое. Похоже, на электрический ожог, пожимал зав плечами, ничего опасного, но… посмотрим, и он снова хмыкал.