Элтур Брам снова поднялся, чтобы взять слово. Чернозуб пробрался сквозь толпу к большой канаве, на краю которой даже в этот час, даже при всем ожесточении дебатов, тужась, сидели страдальцы.
Когда он вернулся к лагерному костру, вокруг него стояла такая плотная стена людей, что пробиться сквозь нее было невозможно. Вождь Кузнечиков продолжал говорить. Чернозуб горел в очередном приступе лихорадки и чувствовал сильную слабость. С трудом подтянувшись на руках, он забрался в фургон, завернулся в одеяло и уснул. Откуда издалека до него доносился грохот барабанов и торжественно-воинственные «тра-та-та».
Этой ночью, когда Чернозуб спал, к нему впервые за неделю явился Амен I. Старик предстал перед ним в облике кугуара. «Всегда ли у него была морда хищника?» — подумал Чернозуб во сне. Да конечно же! И Эдрия тоже была здесь. Улыбаясь, она держалась рядом со Спеклбердом, восседая на белом коне, как Фуджис Гоу; но нет, ряса ее была распахнута, и то, что он принял за белого коня, было сиянием, исходившим из тех ее ворот, в которые он однажды…
Кто-то потряс его за ногу. Это был Аберлотт.
— Мы уходим, — сказал он.
— Уходите? Кто уходит? — садясь, простонал Чернозуб. Аберлотт висел на задке фургона, просунув в него голову. Физиономия его была размалевана. Сальные волосы убраны назад и заколоты. За его спиной Чернозуб видел небо цвета серого металла. Он слышал, как, переступая с ноги на ногу, фыркают лошади, как смеются и переругиваются всадники. И как неподалеку лают собаки.
— Они всю ночь были на ногах, — сказал Аберлотт. — Когда ты пошел спать, состоялось еще одно собрание. Но только между вождями. Папу отослали.
— Отослали?
— Вушину разрешили слушать, но и его выставили, когда он выразил несогласие.
Чернозуб был потрясен. Никто и ниоткуда не мог выставить Вушина.
— Выставили? — переспросил он. У Чернозуба все еще кружилась голова, он полубодрствовал, полубредил, не в силах вернуться из своего сна с кугуаром. Сев, он со странной мгновенной ясностью осознал, что вся его жизнь после ухода из аббатства, после встречи с Коричневым Пони, в сущности, является сном. Но почему же Спеклберд, а не Коричневый Пони все время приходит к нему во снах? Потому что он был в той реальности, которая сейчас казалась ему сном.
Аберлотт ухмыльнулся и пожал плечами.
— Ну, не совсем выставили, но попросили удалиться.
Чернозуб выбрался из фургона. Дождевые тучи, которые день за днем ползли по небу, исчезли, и в лагере было светло как днем, хотя солнце еще не встало.
— Берут всего лишь по небольшой группе из каждой орды, всего человек триста, — слишком громко сообщил Аберлотт. — Остальные направляются на юг с Ксесачем дри Вордаром — брать штурмом Ханнеган-сити. И я с ними!
— Но ты же в папской гвардии!
— И папская гвардия уходит. Вся, кроме Вушина. И, кроме того, не папа дал мне вот это! — Аберлотт разжал пальцы. На ладони, где прошлой ночью лежали три пустые гильзы, сейчас их было шесть, и все полные; все были с одного конца снаряжены темными головками пуль, словно готовыми рвануться к цели.
— Значит, пока! — гневно бросил Чернозуб. Завернувшись в рясу и ежась от утреннего холодка, он поспешил к выгребной яме. Присев на корточки, он сквозь кусты видел, как сотни людей подтягиваются, перекрикиваются, испускают газы, смеются.
Тра-та-та! Кто-то возился с собаками, кто-то — с лошадьми. Туманная дымка, которая последние несколько дней висела над лагерем, пронизанная дождем и испарениями леса, поднялась и исчезла, а небо на востоке просветлело. Почти тысяча воинов, двинувшись в путь, пересекали ручей, и многие из них колотили по металлическим бокам фургонов, чтобы послушать, как они звенят.
— Он взял с собой всех здоровых, — пробормотал Чернозуб.
— Их тут не так много, — сказал сосед по канаве, голос и запахи которого явно отдавали болезнью. — Я вовсе не такой здоровый, но я тоже иду.
Он говорил на языке Диких Собак. И не успел Чернозуб ответить, он подхватился и побежал, даже не успев подтереться.
Сквозь кусты, прикрывавшие отхожее место, Чернозуб понаблюдал, как лошади пересекали ручей, а затем заполз обратно в постель. До завтрака оставалось около часа, и он хотел немного передохнуть. Погрузившись в сон, он поискал Спеклберда и Эдрию, но это было то же самое, что бродить по брошенному дому, где уже нет даже мебели. Когда он проснулся, его снова трясла лихорадка. Он сел, чувствуя, как кружится голова. По положению солнца, лучи которого пробивались в прорезь полога, он прикинул, что уже около полудня.
— Ваше преосвященство, — сказал Битый Пес, — его святейшество — или как там его? — словом, его преподобие папа хочет тебя видеть.
— Коричневый Пони?
— Он хочет, чтобы ты незамедлительно притащил свою задницу к его папскому фургону.
Коричневый Пони был занят бритьем, но оно вряд ли могло изменить его внешность. От бородки почти ничего не осталось — всего несколько волосков на подбородке. Некоторые из них были темными, а другие — светлыми, придавая ему вид начатого и не законченного наброска. Когда Чернозуб нашел его, он уже покончил с завтраком из вяленого конского мяса и слив, поданным на маленьком столике в тени папского фургона.
— Нимми, — сказал он, — где твоя кардинальская шапка? У меня есть для тебя задание.
— Как для солдата? — спросил Чернозуб. Он был готов отказаться.
— Как для посла, — ответил Коричневый Пони, пропустив мимо ушей сарказм новоиспеченного кардинала. — Как для папского посланца к фермерам. Ко всем тем, кто остался в городе. Войска Ханнегана покинули этот район, оставив их вместо себя. Мы можем избежать столкновения, если тысяча человек мирным образом войдут в Новый Рим.
— Тысячу Кочевников отнюдь не назовешь мирными, ваше святейшество, — ответил Чернозуб. — И кроме того, фермеры явно выражают желание завязать боевые действия.
— Верно. Может, ты и прав, — сказал Коричневый Пони. — Может, все оно и к лучшему. В любом случае у нас всего триста человек, главным образом Кузнечики, — папа обвел на удивление исхудавшей рукой пространство лагеря, который при свете дня выглядел совершенно опустевшим — как сон, который помнишь только наполовину.
Чернозуб никогда не видел Коричневого Пони таким слабым. «Конечно же, — подумал он, — это все последствия Мелдауна. Ночная Ведьма назвала его своим мужем и затащила в свою ледяную постель».
— Военачальник трех орд, Ксесач дри Вордар, наш старый друг и спутник Чиир Осле Хонган, повел с собой на юг, к Ханнеган-сити, почти тысячу моих крестоносцев. Даже магистр Дион и многие жители Нового Иерусалима ушли с ним. Они предполагают объединиться с воинами Зайцев и с силами уродцев, которые готовились осадить город, но вместо осады мы получим битву, — Коричневый Пони устало присел. — Может, все это и к лучшему.
— Не так, — произнес Вушин.
— Мой генерал-сержант не согласен, — сказал Коричневый Пони. — Но какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, — руки папы вспорхнули в воздух, как две птицы. Чернозуб удивленно посмотрел на него: самый земной из людей этим движением неожиданно напомнил ему Амена I.
— Но я болен, — сказал Чернозуб.
— Все мы больны, — ответил Коричневый Пони. — Конечно, кроме Вушина. Где твоя шапка, Нимми?
— Здесь, — Чернозуб вытащил из-под рясы красный кардинальский головной убор. — В лагере я ее не ношу. Ветер может сдуть ее у меня с головы, и она шлепнется в собачье дерьмо.
— Здесь нет ветра, — сказал Вушин, который не одобрял отношение Чернозуба к своему хозяину.
— Ах да, эти собаки… — рассеянно произнес папа. — Нам пришлось оставить их при себе. Ксесач не захотел взять их с собой на юг. Мы остались тут с тремястами людей и почти с таким же количеством собак. И конечно с вождем Кузнечиков. Пока еще фермеры этого не знают. И я хочу, Нимми, чтобы ты отправился в город и передал им предложение о мире. Предложи им мир от моего имени. От имени папы.
— Чтобы они не успели узнать, что наших сил стало меньше, — насмешливо сказал Чернозуб.
— Ну да! Надень кардинальскую шляпу и облачение. Я дам тебе папский штандарт.