Ну а теперь обратимся к московским адресам трудовой деятельности: Большая Полянка, Пятницкая улица, Хрустальный переулок (около ГУМа), улица Горького, Неглинная, снова Пятницкая, Большой Черкасский переулок, проспект Вернадского…
На Большой Полянке находилась районная контора Мосхлебторга. Дом-лабаз. Он и ему подобные давно снесены, и вместо них возвышаются дома-коробки, в одном из них расположен книжный магазин «Молодая гвардия». Также нет старинного дома, в котором располагалась популярная булочная-кондитерская № 5, ныне на ее месте чванливо торчит стеклянный небоскреб гостиницы «Националь». Я прохожу мимо и вспоминаю, как в подвале былой булочной в тесной каморке без окон доблестно трудился молодой выпускник Плехановки. Дважды пришлось мне работать на Пят
ницкой: меньше года в кондитерском магазине (боже мой, какими конфетами угощали меня), а затем в течение 13 лет трудился уже на другой ниве, на поприще радиовещания на страны Латинской Америки – в радиодоме (он напоминает утюг) на той же Пятницкой улице, около станции метро «Новокузнецкая».
На радио я пришел работать из экономического журнала «СПК», редакция которого располагалась на Неглинной улице по соседству с магазином «Охота и рыболовство». До революции здесь был бордель (комнаты-номера), а в советское время – бордель редакционный. Веселое было время (опять же исключительно по причине молодых и глупых лет). Запомнилось оно не столько выпуском скучнейшего журнала, сколько веселыми перерывами на обед в теплой компании коллег. Обеды-застолья проходили в ресторане «Будапешт», в «Узбекистане» и в «Камышах» (так в народе называлось кафе в начале Неглинной, дома эти вместе с кафе давно снесены). Кстати сказать, в те 50-60-е годы мною были «опробованы» многие «едальные» места, от помпезного «Метрополя» до последней «забегаловки». И с каждым предприятием «общепита» (это слово тоже исчезло из нашего словаря) связано какое- то определенное воспоминание. Естественно, сугубо личные, поэтому и не вываливаю их на читателей.
Так сложилась судьба, что все мои «точки приложения» трудовых сил находились в самом Центре, в пределах Садового кольца. И когда я, коренной москвич, очутился в доме Центросоюза на проспекте Вернадского, то воспринял этот район как какие-то выселки, периферию, вовсе не Москву.
Что касается места жительства, то вот почти 30 лет, как я покинул родное Замоскворечье и живу на Соколе, в окружении многочисленных Песчаных улиц. Я полюбил этот район бывших генеральских квартир. Когда-то тут жили Белла Ахмадулина, турецкий классик Назым Хикмет, добрый писатель Дмитрий Гулиа. Я как-то делал материал о нем, который Гулиа очень понравился, и он предложил мне написать что-нибудь о Пушкине (он готовил пушкинский номер в «Литга- зете»), чем поверг меня в ужас. Я и Пушкин?! Да кто
я такой?! Но прошли годы, я «оборзел» и спокойно пишу о Пушкине, Байроне и других корифеях мировой литературы.
В моем новом районе много зелени. По весне зацветают сирень и черемуха, в белом кипенье купаются яблони и вишни, полыхает лиловым иноземным цветом японская сакура. Вполне милый район, если бы не… чуть не скатился на фельетонные выпады, но это противоречило бы общей тональности воспоминаний.
Когда долго живешь в городе, то явственно видишь, как он меняется, а последние годы над Первопрестольной несется настоящий строительный ураган: крушатся старые здания, возводятся новые, реставрируются ветхие. Тут мне пришлось побывать несколько раз в студии Авторского ТВ в Казачьем переулке (все то же Замоскворечье), и я охнул от уже построенных и еще возводимых особняков в стиле московского неомодерна.
Москва хорошеет на глазах. Это с одной стороны. С другой – с каждым годом превращается в жуткий мегаполис, перенаселенный и кишащий людьми и автомобилями. По сравнению с нынешними временами Москва 50-х годов была почти провинциально тиха. Я не имею в виду киллеров и стрельбу, эту примету американского Чикаго, нет, в целом город был спокойнее, уравновешеннее и скромнее (опять же под влиянием тоталитаризма с его железным порядком). Сегодня Москва – город контрастов, город вопиющей роскоши и удручающей бедности. Тут критикуй не критикуй, ничего от этого не изменится. У истории есть свой план и ход развития, и его не перешибешь ничем.
Сегодня, подобно Лермонтову, я могу сказать, что люблю Москву, но «странною любовью»: временами ненавижу, рвусь из нее. Но удивительное дело: возвращаешься домой откуда-то из Вены или Брюсселя – и искренне радуешься, что снова в Москве. Снова дома. Очевидно, это чувство знакомо многим, недаром поэт Серебряного века Константин Бальмонт писал в эмиграции:
Москва – отчий дом. Между прочим, Бальмонт родился в деревне Гумнищи под Шуей, а я в Москве, да еще на Арбате, и – вспомним начальный эпиграф – «рвался вперед, навстречу бытия». Бытие наше именно в Москве. А всякая «загранка» – так, развлекаловка. Побывал, полюбовался и назад – глубже вдыхать «дам отечества».
Принцесса Греза, большевик Бухарин и шпион Освальд – обитатели «Метрополя»
«Метрополь»… Сегодня это пятизвездный международный отель, входящий в объединение гостиниц «Ин- терконтиненталь». Недоступно-надменный, красивый, валютный. А когда-то он был вполне доступный, народный, если можно так выразиться (ах, эта пленительная идея равенства!).
Во-первых, тут был кинотеатр, длинный как кишка, но вполне уютный. И сюда я приходил смотреть фильмы. Центр, метро рядом, удобно… Во-вторых, даже в свои полуголодные студенческие годы я не раз бывал в ресторане «Метрополь», чтобы в хрустально-накрахма- ленном уюте отведать бульон, съесть котлету по-киев- ски (в 50-е годы наивысший кулинарный изыск) и заказать чашечку черного кофе. То есть устроить себе маленький праздник в великолепии метропольского интерьера, под сводами удивительной красоты стеклянного расписного потолка.
Так что, входя в почти царственные апартаменты нынешнего «Метрополя», я чуточку ностальгировал по ушедшему прошлому.
Ну а теперь исторический экскурс.
На месте «Метрополя» в конце прошлого века находилась гостиница «Челыши». Вместо нее акционеры во главе с Саввой Мамонтовым решили воздвигнуть новую гостиницу, соответствующую облику новой России, переживавшей тогда капиталистический подъем. Был объявлен международный архитектурный конкурс на проект фасада здания. Окончательный выбор пал на проект английского архитектора Вильяма Валькотта. В строительстве «Метрополя», начавшемся в 1899 году,
приняли участие Кекушев, Эриксон, Весневский и другие русские архитекторы, инженеры и строители.
В 1903 году здание было построено, и пораженная Москва ахнула. Рядом со строгими постройками классической архитектуры (Большой и Малый театры) появилось нечто совсем новое, в стиле модерн. Пятиэтажная, массивная, чем-то напоминающая океанский корабль, гостиница возникла у Китайгородской стены. Сразу разгорелись споры: красив «Метрополь» или нет, вписывается в Москву или выламывается из нее?
Недавно ушедший от нас Юрий Нагибин считал, что «Метрополь» построен, как он выразился, с мавританскими причудами группой посредственных архитекторов. Но это личное мнение писателя. Конечно, «причуды» видны невооруженным глазом: в модерн вплетены элементы неоклассицизма, барокко и даже стиля Людовика XIV. Словом, эклектика. Но это как раз тот случай, когда эклектика не раздражает, а, наоборот, приятно ласкает взгляд. «Метрополь» смотрится, а после реставрации особенно. Я бы даже сказал: он грандиозен и впечатляющ.
Фронтон здания украшает майоликовое панно Михаила Врубеля «Принцесса Греза». У этого панно почти детективная история. Савва Мамонтов заказал картину (16 м в длину и 6,36 м в высоту) Врубелю, который работал над ней с редким вдохновением. Картину собирались экспонировать на Всероссийской промышленной и сельскохозяйственной выставке летом 1896 года в Нижнем Новгороде, но… взбунтовались академики, входившие в жюри императорской Академии художеств. По словам художника Коровина, не обошлось без «озлобленной ругани, и ненависти, и проклятий на бедную голову Михаила Александровича». Многие не поняли новаторства Врубеля.