Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий

В блоковских стихах ночное светило выступает чаще всего не в роли живописного украшения, а скорее в трагическом образе:

Месяц, как паяц, над кровлями громад,
Гримасу корчит мне.
Или возьмем «Незнакомку»:
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

Большой поклонник Луны – Валерий Брюсов. У него в стихах содержится целая россыпь лунных образов – от «лазоревой луны» до «лунного щита». Поэт психологически тяготеет к Луне (лунный человек?):

Отступи, как отлив, все дневное, пустое волненье,
Одиночество, стань, словно месяц, над часом моим!..

И в этом же стихотворении «Одиночество» дальше следуют такие строки:

Затихает вдали упоенный ропот отлива,
На волнах потухает змеиностей лунных игра.

«Змеиностей лунных игра» – не единственная находка Брюсова. Отметим, что Луны у Брюсова бывают самые разнообразные: свободные и подневольные, радостные и печальные, земные и инопланетные:

С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком
Выкрики газетчиков и щелканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворенные владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле – души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
(«Конь Блед», 1903-1904)

«Луны алые» и Луны, горящие электричеством, – слабость Брюсова, недаром он признается:

Ты замолчала, милая, и я давно молчу:
Мы преданы вечерней мгле и лунному лучу.
(«В лодке»)

Если следовать небесной классификации характеров, то Константин Бальмонт, как и Брюсов, – лунный человек. У Бальмонта можно найти множество обращений к Луне. Для него она – «красавица тоски беспеременной, верховная владычица печали».

Ты мне была сестрой,
то нежною, то страстной,
И я тебя любил,
и я тебя люблю.
Ты призрак дорогой…
бледнеющий… неясный…
О, в этот час
я о тебе скорблю!
(«Печаль луны»)

Луна выступает у Бальмонта как прибежище для тех, кто устал от борьбы, кто надломлен страданиями.

Когда луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем безбрежным…
… Впиваю это бледное сиянье,
Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,
Я слушаю, как говорит молчанье.
Людей родных мне далеко страданье,
Чужда мне вся земля в борьбе своей,
Я – облачко, я – ветерка дыханье.
(Из цикла «Под северным небом», 1894)

Как отнестись к сказанному Бальмонтом? Как к философии эгоцентризма… упадка… к показному эстеству… поэтическому трюкачеству? Можно, конечно, и так. Но у Бальмонта есть объяснение своей привязанности к ночной планете, совсем простенькое, без вычур, под названием «Лунный ковер»:

Она спросила прихотливо:
«Зачем ты любишь так луну?»
Я отвечал: «Она красива.
И так бывало в старину,
Что все влюбленные – влюблялись
И в ту, чьим сердцем расцветались,
И вместе с ней еще в луну».

Еще один романтик и еще один «серебрист» – Георгий Иванов. У него Луна чуть не в каждой третьей строчке.

Скоро смолкнет шум неясный,
В тишине поля уснут…
И утонет месяц красный,
Не осилив звездных пут.

У Георгия Иванова Луна все время куда-то падает: «Луна упала в бездну ночи…», «На портьер зеленый бархат луч луны упал косой…» И Луна постоянно что- то напоминает поэту:

Мне сладок этот вечер длинный,
Светло-зеленый блеск луны,
Всплывают в памяти картины
Невозвратимой старины.
Нет! То не зыбко задрожала
В высоком зеркале луна:
Екатерининская зала
Тенями прошлого полна.

Или другие картинки вспоминаются:

Из облака, из пены розоватой,
Зеленой кровью чуть оживлены,
Сады неведомого халифата
Виднеются в сиянии луны.

Никто теперь так не напишет, как Георгий Иванов. Закончился Серебряный век. И что?!

Деревья жалобно шумят, луна
Напоминает бледный диск камеи,
И эхо повторяет имена
Елизаветы или Саломеи…

Горько? Но Георгий Иванов находит единственное утешение в этом стихотворении, написанном в 1920 году:

И снова землю я люблю за то,
Что так торжественны лучи заката,
Что легкой кистью Антуан Ватто
Коснулся сердца моего когда-то.

От Сергея Есенина до Юнны Мориц

Блок, Брюсов, Бальмонт, Георгий Иванов – певцы города, типичные урбанисты с городскими наваждениями, страхами и комплексами, ну и, конечно, с изощренной эстетической памятью. Совсем иной закваски Сергей Есенин, поэт крестьянский, сельский. В его поэтическом мире Луна так же естественна, как лошадь и плуг. И он, наверное, страшно бы удивился, доживи до наших дней и узнав от адептов общества «Память», что Луна – знак покровительства над иудеями. К счастью, Есенин этого не знал, и Луна для него – всего лишь явление природы, а не какой- то мессианский знак. Жизнь Сергей Есенина – самый обычный, извечный круг бытия.

Жить – так жить, любить – так уж влюбляться.
В лунном золоте целуйся и гуляй.

Только вот в этом круге непременно за радостью следует грусть:

«Отчего луна так светит грустно?» -
У цветов спросил я в тихой чаще.

С годами меняется у поэта отношение к Луне, он сетует, что ночное светило стало менее благосклонно к нему:

Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней,
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.

В юности, как известно, все иначе – хмельнее, веселее, отчаянней:

Вечером синим, вечером лунным,
Был я когда-то красивым и юным.

Но ушла юность, отшумела. И что же? Что же видим кругом? Природа как будто стареет вместе с нами: «Неуютная жидкая лунность». Естественно, все это очень печалит.

А когда ночью светит месяц,
Когда светит… черт знает как?
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.

И т. д. Есенинскую луниаду можно разворачивать и дальше. Честно говоря, нет ни времени, ни сил пролистать книги других крестьянских поэтов – Клюева, Клычкова, Орешина – и вспомнить, как они строили свои отношения с Луной. Вот лишь отрывочек из Сергея Клычкова:

Всему пора, всему свой час -
И доброму, и злому…
И пусть луны лукавый глаз
Кривится из-за дома!
Вспомним хотя бы одну строчку из Николая Гумилева:
Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя.

Раз Гумилев, значит, и Ахматова. В декабре 1944 года Анна Андреевна написала такие строки:

Явление луны
Из перламутра и агата,
Из задымленного стекла,
Так неожиданно покато
И так торжественно плыла, -
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.