— Полностью её сломать невозможно, — согласился Вэнс. — Но стараться надо, иначе на государство всеобщего благоденствия не хватит никаких денег. А ведь оно в конечном счете наша главная цель.
Вэнс вспоминал о том, как после работы в Пентагоне его направили помогать Гарриману на начавшихся в Париже секретных переговорах о перемирии с представителями Северного Вьетнама (они завершились только в начале 1972 года уже под руководством Киссинджера).
— Переговоры шли трудно. Наши противники были очень упрямы. Казалось, переубедить их невозможно. Аверелл часто терял терпение и рекомендовал давить военной силой. Но это не давало нужных результатов. Я же придерживался другой линии: надо внимательно слушать противоположную сторону и искать ту точку, за которой им становится невыгодно продолжать не соглашаться с вами. Поймав эту точку, надо немедленно фиксировать результат и потом решать, продолжать ли переговоры и когда. Не знаю, следовал ли Киссинджер этому правилу, но после нас он потратил еще три года.
— Кажется, результат был не очень удачный, — сказал я. – Вьетнамцы в конце концов обхитрили Генри.
Вэнс счёл за благо промолчать.
В последний раз мы встречались с ним в ноябре 1976 года вскоре после победы Картера на выборах, когда со дня на день ждали первых назначений на высокие посты: госсекретаря, министра обороны, министра финансов. Я спросил, можно ли его поздравить? Он сказал, что пока не знает. После ланча мы проходили мимо газетных киосков, и Вэнс каждый раз косил глазами на аншлаги первых полос свежих выпусков. Наконец, он увидел то, чего с нетерпением и волнением ждал: избранный президент Джимми Картер только что объявил о намерении назначить своим государственным секретарем Сайруса Вэнса. Я пожал ему руку, и мы расстались. Нового министра иностранных дел США я больше не мог беспокоить – его официальным и одновременно негласным каналом связи становился посол А.Ф. Добрынин.
Анатолий Федорович чрезвычайно ревниво относился к неформальным контактам, которые, как он считал, шли в обход него, как посла. Как-то в Нью-Йорке он спросил у нашего резидента в Представительстве СССР при ООН Бориса Соломатина, знает ли он о моих встречах с Гарриманом. Это было чем-то вроде доноса. Но резидент ответил кратко и внятно: «Знаю», на чем доносная цепочка и прервалась. Но резидент тут же рассказал мне об этом эпизоде и предупредил: «Будь с ним осторожнее».
Не знаю, какое в Москве тогда сложилось представление о будущем госсекретаре США. Вполне возможно, что мои реляции на эту тему сочли чрезмерно сентиментальными и не были поняты. Судя по некоторым признакам, там предпочли бы по-прежнему иметь дело с Киссинджером, которого там уже знали как облупленного. К тому же смена власти означала определённую потерю времени, т.к. новые руководители не были простыми продолжателями старого политического курса, а должны были выработать собственную линию, на что могло уйти несколько месяцев.
ВЭНС И БЖЕЗИНСКИЙ
В январе 1977 года, когда Вэнс приступил к своим новым обязанностям, стало ясно, что его стиль и по форме, и по существу отличается от стиля Кисинджера. Полностью исчезла шумливость, стремление к громким сенсациям, к игре на публику, к личным челночным поездкам из столицы в столицу. Вэнс предпочитал тихую дипломатию, избегал выпячивать свою личную роль, старался больше действовать за кулисами. Вот как об этом писал близко знавший его современник: «Когда имеешь дело с Вэнсом, даже когда обстановка становилась тяжелой и горячей, он всегда оставался спокойным и выдержанным. Казалось, он даже не присутствует, тогда как в действительности он-то и руководил всем происходящим».
Вместе с тем, именно тихому Вэнсу принадлежат несколько официальных заявлений принципиального характера, которые связали американскую внешнюю политику и даже военную доктрину на много лет вперед. Вот пример: «США не будут использовать ядерное оружие против какой-либо неядерной страны, которая подписала Договор о нераспространении или взяла на себя другие обязательства не приобретать ядерное оружие, за исключением случаев, когда США, их территория, их войска и войска их союзников подвергнутся нападению со стороны такой страны, являющейся союзником ядерной державы». Это заявление, сделанное в конце 1970-х годов, было официально дезавуировано лишь через четверть века – при Джордже Буше-младшем, а до того оставалось в силе.
Казалось бы, при таком госсекретаре отношения с СССР должны были прогрессировать полным ходом. Но этому помешали два обстоятельства. Во-первых, Картер с самого начала заявил, что одним из центральных направлений его внешней политики будет «защита прав человека» в других странах. Хотя новый президент не уточнял, какие именно страны он имеет в виду, было очевидно, что этот пункт будет использован прежде всего против Советского Союза. Причем фронт пропагандистского наступления расширялся: к теме эмиграции добавлялся спектр политических и религиозных свобод. Советское руководство поначалу недооценило эту опасность и опомнилось только когда пропагандистская шумиха в западной прессе приобрела невиданнее размеры.