Мне лестно, что И.В. Поткина высоко оценила междисциплинарный характер, системность, фундированность моего исследования и самостоятельность моего анализа. Действительно, без этих составляющих создать подобную книгу невозможно. Абсолютно согласен с ней: без длинных динамических рядов социально-экономическая история России останется неполноценной. Мне известны пять рядов за двести с лишним лет — рост российских мужчин, цены в Петербурге, хлебные цены в России, население и обороты внешней торговли. Три первых динамических ряда построены мною и представлены в книге. Их создание потребовало огромных усилий. Было бы замечательно, если бы каждый историк социально-экономического профиля оставлял после себя хотя бы один длинный динамический ряд.
8. «Он ловит звуки одобренья не в сладком ропоте хвалы»
Не имею привычки отвечать на отзывы, пышущие недоброжелательностью и злостью, наполненные беспочвенными обвинениями. Но, к моему сожалению, сейчас невозможно уклониться от ответа: читатель может понять это как неспособность защититься. В.П. Булдаков уже совершенно несправедливо укоряет меня: якобы я не ответил на критику В.Л. Дьячкова и С.А. Нефедова{101}.
В.П. Булдаков: «дикие крики озлобленья»
Десять лет назад В.П. Булдаков принял участие в «круглом столе» «Российской истории» по моей предыдущей книге «Социальная история». Тогда он наговорил много комплиментов: «Значение книги, автор которой выступил с открытым забралом, думается, в том и состоит, что она открывает путь к преодолению основных наших заблуждений относительно российского прошлого»{102}. Он опубликовал две рецензии, также высоко оценивших мой труд. Но отношение к новой монографии у В.П. Булдакова резко негативное. Он обвиняет меня в «биологическом детерминизме», утверждает: монография не имеет никакого отношения к истории (впрочем, как и все мои клиометрические работы). Более того, он назвал мои «антропометрические приемы аморальными»?! Что же случилось? Почему книга, являющаяся продолжением «Социальной истории», можно сказать, третьим ее томом, и написанная в том же ключе — с клиометрическими расчетами, с использованием антропометрических данных, с принципиально теми же выводами, привела критика в такое негодование?
Может быть, в течение последних десяти лет у В.П. Булдакова изменились исторические взгляды и моральные принципы? Про последние не знаю, но относительно исторических взглядов в предисловии ко 2-му изданию книги «Красная смута» он прямо говорит: «Конечно, за прошедшие годы (с 1997 г. — Б.М.) мои взгляды претерпели изменения — иначе не бывает. Но, выпуская вдвое разбухшую книгу под старым названием, хотелось бы подчеркнуть, что они скорее усложнились, нежели принципиально изменились»{103}. Действительно, если сравнивать два издания, не видно различий в концепции. Если суммировать выводы В.П. Булдакова относительно проблем, затронутых в моей книге «Благосостояние», — предпосылок и причин революции 1917 г., то они остались прежними и сводятся к следующему (признаюсь, сделать это можно весьма приблизительно по причине сумбурности и смутности его мысли, вычурности языка, чрезмерно и намеренно усложненного изложения, весьма своеобразного понимания значения некоторых слов и многословия — подробнее об этом ниже).
«Смута» имела объективные предпосылки: «неспособность обеспечить армию современным вооружением, слабость государственных финансов, ненадежность самой армии»{104}.
В основе смуты лежали традиционалистские реакции на модернизационные процессы, бунт против закрепощения государством «человеческого естества». «Суть русской революции — в людской архаике»{105}.
«Отсутствие общества превращало всякую назревшую революцию (и даже реформу) в “бессмысленную и беспощадную” смуту»{106}.