Да, нормальной – что касается моего силуэта, в остальном же люди продолжали тыкать в меня пальцами, то восхищенно, то удивленно. Я понимала, что с моими веснушками мне существовать до конца жизни.
Когда же я поступила в театральное училище, на моем браке пришлось поставить крест. Кажется, в первый раз муж обратил внимание на меня как на человека – с того самого момента, как побывал на одном из студенческих спектаклей. Нашим курсом руководил один известный в прошлом актер, очень талантливый человек, который променял свое ремесло на зеленого змия. Но несколько раз в неделю он находил в себе силы и появлялся в училище, чтобы помочь всем желающим выразить себя на сцене. Поистине христианское желание, потому что, несмотря на свой порок, он был человеком талантливым и молодежь его обожала. Он уже нигде не играл и не снимался, но как учитель был просто великолепен – язвителен и точен, ни одна мелочь не могла ускользнуть от его внимания.
Я не собиралась всерьез становиться актрисой, просто мне было интересно узнать свои возможности. После того как возникло и тут же лопнуло подобное мыльному пузырю желание стать дипломатом, никаких других желаний у меня не возникало.
Вообще я долго не могла прийти в себя от удивления, когда меня приняли в этот вуз, где конкурс считался одним из самых огромных. При поступлении я видела рядом с собой множество красивейших девушек, которые не шли ни в какое сравнение со мной. Их классические «девяносто-шестьдесят-девяносто» буквально подавили меня. Девушки смотрели гордо и с достоинством, правда, с каждым следующим туром гордость их таяла, как и их число. «Недостаток актрис на характерные роли!» – зашушукались они, поглядывая на меня с завистью, потому что метили только в героини. Я была – для характерных ролей. Но я не особенно надеялась, что поступлю, и прочитала комиссии басню «Лиса и виноград» с ледяным презрением ко всем тем, кто толпился в тот момент в коридоре, снедаемый честолюбивыми желаниями. И меня приняли.
«Валькирия! Вагнер! Ирландские саги! – с восторгом завопил, обсуждая мою кандидатуру, о чем я узнала несколько позже, один известный режиссер, сидевший в комиссии. – В нашем сценическом пространстве не хватает ведьм!» Ему тут же возразили, что ведьм очень даже хватает, на что он ответил, будто я – ведьма природная, что называется – от сохи, а все прочие – просто стервозные женщины.
Так вот, на один из учебных спектаклей пришел мой муж – я как раз играла леди Макбет в пьесе Шекспира. Старый актер, руководивший нашим курсом, так и заявил перед постановкой: «А эта рыжая бестия будет у нас самой главной злодейкой!»
Насколько я поняла по реакции зала, в основном заполненного родственниками и друзьями участвующих в спектакле, а также студентами других курсов, я играла довольно прилично. Я не форсировала голос, не делала никаких зловещих движений, я была мила и очаровательна – так решил наш Мастер. Я пугала зрителей своими любовью и честолюбием, свойственными каждой женщине, просто в своих амбициях я, леди Макбет, зашла слишком далеко...
«Любовь... О! Это страшная сила! – вопил Мастер на прогонах, ругая нас всех почем зря. – Помните – любовью можно убить... Танита, покажите мне любовь!» Я вспомнила Сержа Мельникова и показала эту самую любовь. Даже лорд Макбет, которого играл Виталька Апельсинов, позже уехавший в провинцию, был подавлен.
Мой муж сидел в первом ряду. Подозреваю, он имел очень смутное представление о Шекспире и поэтому просмотрел начало спектакля с весьма заинтересованным видом. Но чем дальше, тем пристальней всматривался он в меня, тем реже хлопал в ладоши, тем непроницаемее становилось его лицо. Я в роли леди-убийцы напугала его! Кажется, именно тогда он впервые задумался о моем внутреннем содержании, тем более что внешняя, постройневшая форма уже мало привлекала его.
– Я боюсь тебя, – признался он мне через несколько дней. – Ты холодная и злая.
– Я не злая.
– Нет, злая!
Он едва не плакал, словно маленький мальчик, у которого отняли его любимую игрушку. Не знаю, то ли я действительно хорошо сыграла леди Макбет и мой муж, человек довольно простоватый, идентифицировал меня с этим зловещим образом, то ли он наконец почувствовал, что я совсем не та солнечная весенняя женщина, которой ему до сих пор казалась.
Мы разошлись на удивление мирно, тем более что мой муж благородно купил мне небольшую квартиру в том же районе, где я жила до замужества. К тому же развод ничуть меня не угнетал, хотя расстались мы с мужем на пике его экономического подъема.
Итак, я успешно окончила училище, снялась в эпизодах нескольких фильмов, и меня пригласил в свой театр один довольно молодой, но очень перспективный режиссер. Многие мои однокурсники рвались в именитые, центральные театры, хотя особых перспектив у них не было, другие изо всех сил пробивались в кинематограф, я же от честолюбия не страдала, потому что мысли мои продолжало занимать прошлое.
У меня появились поклонники, и один из них, самый настойчивый, вскоре стал моим вторым мужем. О нет, вторым моим мужем был не актер – однополярные заряды отталкиваются, – но и не обычный зритель, который сидит по ту сторону рампы, – противоположности не сходятся.
Моим вторым мужем был писатель. Познакомились мы с ним очень просто – он был автором, по чьей пьесе мы как-то ставили спектакль.
Пьеса была настолько жестокой мелодрамой, что ее не решился бы поставить ни один известный театр, разве что только как пародию на мыльные сериалы. Но наш режиссер заявил, что видит в этом творении апофеоз постмодернизма. О постановке даже напечатали в газете, правда, больше обругали, чем похвалили. Вроде того, что постмодернизм сейчас на последнем издыхании. Моя роль была откровенно отрицательной, и в статье героиню, которую я играла, назвали «мрачной рыжей ведьмой с экзотической внешностью». На черно-белой фотографии со смазанной типографской краской я выглядела ужасно.
Впрочем, все это – не имеющая отношения к делу лирика, а главное в том, что молодой, подающий надежды писатель Антон Тарабакин втрескался в меня по самые уши.
Он сразу переселился в мою однокомнатную квартиру, поставил на кухне обшарпанный «Пентиум» – впустить компьютер в единственную комнату я не позволила, поскольку Тарабакин во время работы дымил как паровоз и непрерывно пил кофе, в порыве творческой экзальтации заливая все вокруг себя черной гущей, – и слезно стал требовать, чтобы я взяла его фамилию. На эту его просьбу я не откликнулась, поскольку не меняла ее и в первом браке. Танита Танеева – очень хорошо, просто и со вкусом звучало. Кстати, многие хвалили меня за то, что я придумала себе очень удачный актерский псевдоним.
Я называла своего благоверного просто – Тарабакин. Дело в том, что когда он писал свои «нетленки», то всегда перед названием выводил – А. Тарабакин, и мое обращение к нему каждый раз являлось напоминанием о его профессии.
Мой второй брак выглядел со стороны тоже вполне счастливым, ибо Антон Тарабакин обладал способностью очень хорошо слушать собеседника. Что еще надо актрисе, измученной частыми перевоплощениями? Если мне хотелось излить душу, он всегда с готовностью шел мне навстречу.
У него был целый цикл рассказов, посвященных театру, – благодаря мне. А когда я делала ремонт в нашей квартире – вернее, руководила группой разбойников, перекладывавших паркет и беливших потолок, – то столкнулась с немалыми трудностями, о чем плакалась Тарабакину каждый вечер. После ремонта мы устроили вечеринку, на которой заодно отмечался и новый шедевр молодого гения – пьеса «Хозтовары». Потом я очень долго ловила жулика, воровавшего в нашем подъезде газеты, – получился рассказ «Уголовное дело», который напечатали в литературном приложении к газете «Гудок».