Шестой цвет — черный.
Снова портвейн «Алиготе», его разливает незнакомый мужик прямо из внутреннего кармана черного пальто. Он тоже болеет за «Спартак».
Седьмой цвет — медовый.
Водчонка из горла — презент от «старших товарищей» прямо на секторе Восточной трибуны. Чтобы жизнь медом не казалась.
«Спартак» — «Гаага». Нехолодная осень 72-го
На первой игре был на стадионе, поэтому помню лучше.
Бабье лето, погода отличная.
Над «Лужей» запах горелых торфяников.
Программка, взятая с боем у ополоумевшего старика-пенсионера, греет душу и карман, включая табаш от перепродажи тут же на месте.
На секторе очередной реверанс в сторону Бахуса.
«Московскую» или «коленвал» добрые дяди подливали прямо в пивко.
— Пей, сынок, привыкай к трапезе нашей.
Из закуски — одна карамелька на троих, с повидлом внутри.
Голландцы все были при модных прическах а-ля «шведский мальчик».
Держались манерно, перед игрой жевали чуинггам, который, ничтоже сумняшеся, по-хамски сплевывали прямо под ноги Мише Булгакову.
Он им и вкатил голешник.
Женя Ловчев вырезал диагональку на угол вратарской, и Миша в своем стиле протолкнул мяч в ворота мимо гориллообразного детины-вратаря с лицом олигофрена.
В конце игры судья-педераст отменил чистый гол Виталика Мирзоева по одной известной только ему причине.
Ответка была через две недели.
Трансляция в одиннадцать вечера по Центральному телевидению, а другого тогда не было.
Озеров надрывно-истерическим голосом нагнетал так, как будто бы опять Фил Эспозито и Сан Палыч Рагулин били друг другу морду лица, только с еще большим остервенением.
— Нам такой хоккей не нужен!!!
Вроде послышалось мне.
«Спартак» откровенно «возил тачку», а нидерландские «товарищи» ничего не могли сделать. То ли по обкурке, то ли от мастерства низкого.
Играли на Адвоката — того, что нынче «бомжей» тренирует: пытался он пробить Юру Дарвина, но фарт был на нашей стороне.
Игру смотрел с напряжением, папа постоянно зудел, что завтра контрольная по геометрии и полуманьячно-прибабахнутая старушка Серафима Евстафьевна вкатит мне пару.
Папа как в воду смотрел — так оно и вышло.
В перерыве матча член чуть не выскочил из штанов, одноклассница с тугими и огромными сиськами так томно урчала в трубку, что хотелось все бросить к чертовой матери и ментелем бежать на Преображенку.
Но Озеров истошно проорал:
— Говорит и показывает Гаага!
И я опрометью метнулся к ящику на второй тайм.
Про Гаагский трибунал я тогда еще ничего не знал, зато очень много знал про лучший в мире советский строй.
Мы отстояли, а дальше были великие матчи с «Атлетико» на «Висенте Кальдерон» и «Динамо».
Ну а что было потом с одноклассницей Галиной?
Через год играли с «хохлами», аккурат в мой день рождения, ну и позволил я себе портвешку сверх нормы, благо был двойной повод.
После матча поехал к ней на Преображенку и на радостях дал за щеку с особым цинизмом, прямо на лестничной клетке, притулившись за мусоропроводом.
Более подробно ее судьба описана в книгах «Записки „лесника“» и «Мы — чемпионы!».
Кричалки и банановая республика
В те годы на Восточной трибуне «Лужников», позже трибуна С, тоже нехило так скандировали:
Причем среди кричащих были отнюдь не дети и подростки — в основном взрослые мужики в районе тридцатки.
Многие — вполне приличные люди: поучали меня, сопляка, уму-разуму.
Впервые этот клич прозвучал 25 августа 1973 года на закрытии Всемирной Универсиады. Венчал закрытие матч «Спартак-Москва» — «Динамо-Киев» в присутствии 85 тысяч зрителей.
Проигрывая один гол за 19 минут до конца, мы забили две штуки и вырвали у «хохлов» победу на флажке со счетом 2:1. Сначала Саша Пискарев добил мяч в ворота после удара Миши Булгакова, а за две минуты до финального свистка, после того, как Гешу Логофета снесли возле штрафной, Коля Киселев забил со штрафного прямо в девятку.
Клич, родившийся спонтанно, потряс даже ментов-лимитчиков.
Они просто обомлели и не знали, что делать.
Так что сосать вам, господа хорошие, не пересосать!
Получается, что не все так однозначно по поводу нонешних кричалок-оскорблялок с трибун и секторов российских стадионов.