Обратный путь к машине, застрявшей в снегу в окрестностях Козойи, Фазекаш проделал по дороге. Поднимаясь на уже знакомую гору, Имре увидел темный автомобиль жандармерии и опиравшуюся на него высокую фигуру Чуски. Заметив приближавшегося инспектора, вахмистр устало повернулся к нему. Вид у Чуски был неважный.
- Вы меня, конечно, извините, но я замерз и зверски хочу есть, - пожаловался он.
- Я тоже с утра ничего не ел, да еще с десяток километров прошел, - заметил Имре. - Машину откопали?
- Да, за двадцать минут.
- А меня сколько не было?
- Почти пять часов.
Фазекаш почувствовал легкие угрызения совести.
- Ладно, мы возвращаемся в Карлсбург. В награду за ваше терпение будете обедать у меня дома, - примирительно сказал инспектор, садясь в автомобиль.
XII . ДВА РУМЫНА
Утром следующего дня Фазекаш оживленно рассказывал Трифонеску об обнаруженных им вчера следах.
- Как видите, моя теория о существовании луча смерти и причастности к его созданию одного из студентов, участвовавших в лыжном походе, полностью подтвердилась, - довольно откинулся на спинку стула инспектор.
- Вы кого-нибудь подозреваете? - поинтересовался лейтенант.
- Венгры отпадают сразу. Немец учится на биолога, еврей - на юриста, так что они тоже отпадают, - размышлял Имре. - Остаются два румына, математик и химик. У обоих есть мотив, оба обладают знаниями, которые могли им помочь изобрести луч смерти, и у обоих была возможность, чтобы совершить преступление. К тому же во время моих разговоров с ними оба вели себя несдержанно. Нужно нанести им сегодня визит...
Через полчаса Фазекаш постучал в квартиру, где жил Василе Карча. Дверь снова открыла его мать.
- Василе сейчас в соборе, играет на органе, - тихо произнесла она, грустно посмотрев на инспектора. Имре попрощался и направился обратно в крепость.
Собор святого Михаила в Карлсбурге был старейшим католическим храмом во всей Трансильвании. Массивное каменное сооружение с узкими сводчатыми окнами и высокой квадратной колокольней, выполненное наполовину в романском, наполовину в готическом стиле, походило на исполинское доисторическое животное, настороженно вытянувшее вверх свою шею, или на огромный корабль с одинокой мачтой.
Когда Фазекаш вошел в опустевший после утренней службы собор, под его мрачными белокаменными сводами раздавались громовые раскаты органа. Звуки музыки то затихали и неспешно перекатывались, то обрушивались тяжелыми аккордами, как морской прибой, и главная тема выплывала на гребнях этих волн, словно сверкавшая белая каемка пены. Наконец медленно ускорявшаяся фуга завершилась решительными финальными аккордами. Карча неторопливо встал из-за пульта, вытирая платком совершенно мокрый от пота бледный лоб. Обернувшись, Василе заметил стоявшего в проходе инспектора.
- Здравствуйте! Вам понравилось? - спросил удивленный студент.
- Честно говоря, я потрясен, - признался Имре. - Что вы сейчас играли?
- Это фантазия и фуга на тему ВАСН Макса Регера. Я чувствовал, что меня кто-то слушает, но никогда бы не подумал, что это вы.
- Не знал, что вы католик. Мне всегда казалось, что румыны - православные.
- Так ведь я румын только наполовину. Мой отец - румын, и он православный, а моя мать - венгерка, она католичка. Это мать приобщила меня к религии, - объяснил Василе.
- Вот как? - задумался Фазекаш.
- Но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы послушать орган, не правда ли? - усмехнулся Карча. - Вы хотели видеть меня, и я даже догадываюсь, почему. Вы думаете, что это я сбил в ту ночь немецкий дирижабль над Девой.
- Почему вы так решили? - насторожился инспектор. - Кажется, я вам ничего не говорил о прокламации.
- Мне отец рассказал, когда вернулся в тот день с работы. Я сопоставил ваши слова и текст прокламации и понял, что вы спрашивали у меня одно, но интересовало вас совсем другое.
- Да, я подозреваю вас.
- Послушайте, я никак не мог этого сделать. Во-первых, я румын только наполовину, поэтому мне совершенно ни к чему выступать за отделение Трансильвании. Во-вторых, то, что я в тот день сильно устал и пошел спать первым, подтвердят все участники похода. И потом... вы верите в Бога, инспектор? - студент пристально посмотрел на Имре.
- Я деист, - ответил Фазекаш, опустив глаза.
- А я верю, - твердо сказал Василе. - И для меня убить несколько десятков человек даже ради самой светлой цели - это страшнейший грех, который невозможно ничем искупить... Вера должна быть в сердце человека. А все эти деизмы, агностицизмы и прочие "измы" только имитируют веру, пытаясь выжать ее из разума. Но разве это настоящая вера?..
Инспектор пожал плечами.
- Ладно, не буду вас отвлекать своими философскими размышлениями, - проговорил Карча, закрывая партитуру. - Если у вас больше нет ко мне вопросов, разрешите мне идти.
- Конечно, - кивнул Имре, задумчиво провожая взглядом сутулую фигуру студента.
После обеда Фазекаш отправился в университетский городок в гости к Петру Бирдяну. Студент-химик был у себя в комнате.
- Добрый день, инспектор! Как ваши дела? - развязно поинтересовался Петру.
- Здравствуйте! Дела у меня идут неплохо. А у вас? - в тон ему спросил Имре.
- Вы что-то зачастили ко мне.
- А вас чем-то не устраивает мое общество?
- По правде говоря, оно меня раздражает, - сверкнул глазами Бирдян. - Вы мне не нравитесь.
Разговор принимал острый характер.
- А я не обязан вам нравиться, - холодно произнес Фазекаш. - Я пришел к вам по делу.
- Ах, по делу? Тогда объясните, что вам мешало задать мне настоящие вопросы в ваше первое посещение? Зачем вы спрашивали меня о звуках в ночи, вместо того чтобы сразу обвинить меня в уничтожении дирижабля? - негодовал студент.
- Очень хорошо! - воскликнул инспектор. - Откуда вы знаете о прокламации?
- А разве это государственная тайна? - саркастически усмехнулся Петру. - Да все румынское население города знает об этой прокламации. И ждет своего часа...
- Раз уж у нас с вами пошел такой откровенный разговор... Да, я подозреваю вас в уничтожении немецкого дирижабля над Девой. Что вы можете сказать в свое оправдание?
- Оправдание? Я не собираюсь перед вами оправдываться. Более того, я открыто вам заявляю, что выступаю за отделение Трансильвании от Остунгславии и ее воссоединение с Румынией.
Бирдян картинно встал посреди комнаты и стал страстно декламировать румынские стихи. Когда он закончил, Имре устало поинтересовался:
- Что это?
- Сразу видно, что вы не знаете румынский, - обрадовался студент. - Это Эминеску, классик румынской литературы.
- Это тот, который умер в сумасшедшем доме? - вспомнил Фазекаш.
- Нет, это тот, которого посадили в сумасшедший дом, потому что он много кому мешал, - возразил Петру. - И особенно тогдашней Австро-Венгрии. Думаю, без спецслужб там не обошлось...
- Ну что, гражданин Бирдян, расскажете мне, как сбили дирижабль? - спросил инспектор.
- Вот еще! - возмутился студент. - Я, конечно, мог это сделать, но у вас нет никаких доказательств.
- Они скоро появятся.
- Вот когда появятся, тогда и поговорим, - заключил Петру. - А пока что не тратьте зря время. Я вам ничего не скажу.
- Мы с вами еще не раз встретимся, - почесал усы Имре. - До свидания!
- До свидания! - равнодушно ответил Бирдян.
Через час Фазекаш пересказывал Трифонеску содержание своих разговоров с румынскими студентами.
- Только как бы мне разоблачить Бирдяна? - недоумевал Имре.
- Если он действительно замешан в этом деле, то непременно выдаст себя чем-нибудь. Но я бы на вашем месте не забывал и о математике, - напомнил инспектору лейтенант.
- Карча? Почему я не должен ему верить? - удивился Фазекаш.
- Вас могла сбить с толку его набожность. А излишняя религиозность может легко перерасти в фанатизм, - объяснил Константин. - Как известно, в тихом омуте черти водятся.