И еще: интервью интервью рознь. Качество материала, его интересность зависят от интервьюера, его неравнодушия, увлеченности. Ну, как можно общаться с человеком, близко знавшим Высоцкого и не задать ему ЖИЗНЕННЫХ вопросов?
В принципе, интервью — дело совести человека, журналиста. Наверное, гибкая провокационность человеку пишущему необходима. Скучизм никто просто читать не станет. Но жизнь в профессии научила меня особой форме журналистского ремесла: берешь интервью, извернись, но не допусти, чтобы собеседник выглядел ниже твоих амбиций.
На самом деле, все, что связано с личной жизнью Высоцкого, а тем более с историей любви к Татьяне Иваненко, и родной дочерью поэта, интимна. И закрыта. Очень-очень. До сего времени никто из самых продвинуто-популярных авторов-литераторов не отваживался говорить об этом объемно и во всеуслышание. Во-вторых, и это, наверное, самое главное, о столь дорогой стороне своей личной жизни никогда не хотела и до сего дня не желает оповещать общественность сама Татьяна Васильевна Иваненко — мать Анастасии, Насти. А ведь основная интрига книги «Тайная любовь Высоцкого» как раз в этом и состояла…
После выхода этой книги в свет многие «высоцковеды» упрекали автора в том, что название ее надуманно. Что, мол, никакой «тайной любви» между Владимиром Высоцким и Татьяной Иваненко не было. Возможно, по-своему они правы. Об этой любви, конечно, знали. Но кто? Близкие люди, друзья, ограниченный круг товарищей и знакомых молодых актеров. Но, чтобы не дразнить понапрасну «гусей», я назвал эту главу «Запретная любовь». От кого и для кого запретная? Запретная в первую очередь от общественности, а значит, и от прессы. Запретная для самих любимых и любящих. Они скрывали свою любовь. Наверное потому, что Владимир не мог примириться «с развитием ее сюжета» — любимая женщина, зная о том, что он любит другую и даже женится на ней, все же родила от Высоцкого ребенка.
В последнее время о Высоцком вышло несколько новых книг. В том числе, как мне кажется, и хороших. Под словом «хороший» я подразумеваю прежде всего новизну информации. А не собрание под одним «одеялом» ранее опубликованных сочинений.
Тем не менее сам я, как говорится, сподобился, отважился. Понимая, что, возможно, вызову суровый гнев со стороны немногочисленных родственников и некоторых друзей Владимира Семеновича. Но, уж если в чем совру, отвечу перед Законом. Божьим в первую очередь. Остальные препоны, честно говоря, меня мало волнуют. Законы, созданные людьми для них самих, настолько условны и малозначимы во времени и пространстве, что обойти их стороной, составляет для меня одно лишь удовольствие!
Соглашусь, что книга эта вряд ли будет относиться современниками к так называемой «высокой» литературе. Глубокомысленные, высокоэстетические посылы она, конечно, в себе не несет. Как однажды искренне выразился замечательный сын Высоцкого — Никита, очень, кстати, сильно на него похожий, «подобная литература никогда не сможет передать свет личности отца» с той силой и образностью, на которую рассчитано художественное произведение. Кто ж спорит? Мы, журналюги, свое «черное» дело, как говорится, делаем. Дальше пусть работают «художники». Я не случайно поставил это слово в кавычки. Вряд ли настоящий творец сможет оторваться от реального времени и современного пространства, бытия. Художка о Высоцком, конечно, возможна. Но каким человеком должен быть писатель, отважившийся сделать такой шаг?
В самом сложном, на мой взгляд, литературном творчестве — документалистике, авторское видение может быть гораздо выше потуг на так называемое «высокое искусство» производителей абстрактных слов. Сделать книгу «по-живому» гораздо сложнее, чем выписывать донцовско-акунинские образы. Сложность в том, что многие люди, о которых идет речь в «документалке», живы, славу богу. Можно, конечно, встать в позу борца за высокую нравственность в подобной литературе. И заявлять о ней, как о «выражении подсознательных комплексов толпы». Но, думаю, это не слишком-то нравственно по отношению к людям, которым такие книги нравятся.