В ночь с 26 на 27 марта сего 1915 года в ресторан «Яръ» приехал Распутин в компании с литератором Соедовым и тремя молодыми девицами. В ресторане девицы были сразу же отправлены в угловой кабинет, а сам Распутин подсел к столику известного писателя Максима Горького. Тут его уже поджидал интендантский полковник Отто Дитрих с супругой Зинаидой, а вскоре к ним присоединился бывший сыщик граф Аполлинарий Соколов. Привязав верёвкой угря, Распутин возил его по залу, опускал в фонтан…»
Соколов расхохотался:
— Я всё это видел, Владимир Фёдорович. Очень рад, что наши секретные службы работают усердно. Тогда, быть может, скажешь: куда исчезла Эмилия Гершау?
— Сам хотел бы знать! Случай вовсе не смешной. Ведь Гершау допущен к секретным документам. Хорошо, если даму увлёк горячий любовник. А коли это шпион, работающий под ухажёра, а на самом деле выведывающий военные тайны?
— Давно известно: влюблённые дамы — лучшие информаторы, — согласился Соколов.
— К сожалению, наши полковники бывают весьма откровенны со своими жёнами, болтают им много лишнего.
Соколов повернул голову к лакею, стоявшему у стены в ожидающей позе:
— Пойди, братец, погуляй!
Джунковский продолжал:
— Тебе, Аполлинарий Николаевич, я благодарен. Ты установил слежку за домом Гершау…
— Ну, — отмахнулся Соколов, — это заботами Распутина.
— Тем лучше! Людей нынче мало, денег в казне, как всегда, не хватает. Пусть этот павиан ради своих страстей малость потратится. — Оглянулся, негромко добавил. Государь сознаёт вред от Распутина, желает избавиться от него. Не случайно Государь несколько раз высылал его из столицы, запрещал въезд в Ливадию.
— Но проходит недолгое время, как эти благие настроения улетучиваются, причиной тому — Императрица, — сказал Соколов.
Джунковский поднял палец:
— Вот-вот, в этом всё дело. Александра Фёдоровна чистейший человек. Поэтому легко впала в заблуждение. Она уверена в благочестии Распутина. Ведь он в её присутствии ловко прикидывается святым.
Соколов поинтересовался:
— Государыню не убедили даже порнографические фото?
— А, эти сделанные скрытно? Целая дюжина — мы их приобщили к делу Распутина.
— Эти фото, по моим сведениям, появились на свет усердием Феликса Юсупова. Он всё устроил… Наш герой на этих фотографиях предстал в совершенно непотребном виде.
Джунковский вздохнул:
— Сейчас, граф, ты удивишься! Когда Императрица увидала фотографии, она рассердилась, вызвала меня и приказала: «Отыскать и наказать того негодяя, который выдаёт себя за старца и позирует в непристойном виде! Эти фото — фальшивки!»
Но главное — другое. Мне Государыня с громадной убеждённостью несколько раз говорила: «Молитвы Григория Ефимовича спасают и хранят наследника!» Она верит в чудодейственную силу Распутина, а на его похождения закрывает глаза. Государыня — мать, этим многое объясняется.
— Неужели это правда относительно их… амурных отношений? — полюбопытствовал Соколов.
— Это ложь, распространяемая великосветскими сплетниками, шпионами и революционерами. Но что касается поисков пропавшей Эмилии, Распутин действует на пользу дела. Пусть ищет. И ты ему помогай, Аполлинарий Николаевич! Уверен, скоро нам дашь ответ: с кем нынче красавица делит альков? Задержи и допроси её построже.
Соколов улыбнулся:
— Как в разбойничьем приказе — с висением на дыбе и выкручиванием суставов, с поглаживанием горящим веником промежного места? Тогда возьмёт на себя все преступления со дня сотворения мира.
Друзья отдыхали душой и телом. Кухня в «Вене» была прекрасной, лакеи услужливы, тем для разговоров — множество.
Джунковский произнёс:
— Руководитель отряда филёров — твой давний знакомец Гусаков. Ему дано указание: ежедневно оповещать тебя, сдавать рапортички наблюдений. И дружно работай с начальником московской охранки Мартыновым.
— О, это истинное наказание! — Соколов состроил гримасу.
— Забудь былые распри. Мне тоже не нравится этот выскочка, но служба — превыше всего. Кстати, я подготовил приказ о твоём зачислении в Московское охранное отделение. Ну, друг любезный, давай выпьем за твои успехи на новом поприще. — Вдруг рассмеялся: — Ведь это я дал указание медицинской комиссии: «Полковнику Соколову запретить возвращение на фронт!»
Соколов удивлённо вытаращился на приятеля:
— Во-от как?
— Ты со своей неумеренной удалью на фронте голову вряд ли сносишь.