— Да, что-то припоминаю, — пробурчал Гавера, и его лицо слегка прояснилось. — Так это же романтическая мечта.
— Нет, это не просто мечта, — решительно качнула головой Виктория. — Они хотели особой любви, такой, о которой мы теперь забыли. — Виктория встала с его колен, потянулась руками вверх, ее стройная фигурка выпрямилась и сделалась по-девичьи гибкой, изумительно красивой. — Разве любовь не делает нас лучше, благороднее, способными на подвиг? Разве во имя любви человек не способен бросаться в пламя, сражаться до последней капли крови, до последней капли…
— …своей части! — бросил резко Гавера.
— Ну, ты-то своей части не уронишь, — помрачнела Виктория.
— Как сказать.
Ей не хотелось ссоры, и она снова потянулась к нему через стол своей смуглой тоненькой рукой.
— Я хочу, чтобы ты знал, милый… — В ее голосе зазвучала боль. — За тебя я буду бороться до конца. И никому тебя не отдам. Я не чистая, не святая, но если я что-нибудь и совершила недозволенное, то только во имя нашей любви! Да, во имя нашей любви! И главное… — в ее голосе почувствовалось колебание, — я достала деньги. Большие! Валюту! Поверь, это мне стоило многого. Я решилась на все, лишь бы увезти тебя отсюда. Из этой темной, жалкой, нищей страны! И я тебя увезу!
На следующий день я отправился на розыски авторов письма. Начал с соседей по лестничной клетке. Дверь приоткрыла пожилая женщина в темном поношенном платье и переднике. Волосы растрепаны, в узеньких глазках — подозрительная настороженность.
— Из милиции? — будто нюхом почуяла она.
— Из районной прокуратуры, — я показал удостоверение.
Сняв цепочку, она впустила меня. На ходу придвинула к окну стул, одернула на столе выцветшую скатерть, открыла балконную дверь.
— Весна уже. Если бы Лидке, бедняжке, дожить до тепла, — проговорила с сожалением.
— А чем она, собственно, болела? — спросил я.
— Неврозы всякие. — Она села к столу, облокотилась на столешницу, — Правда, последнее время ей полегчало. Помаленьку стала выходить на улицу. Я, говорит, буду брать домой работу от кооператоров. Раньше была учительницей, школа тут рядом, возле хлебного магазина, а раз болезнь, — значит, надо по-домашнему. И я ей присоветовала: зарабатывай, Лидка, как можешь, твой тебя долго кормить не станет.
— Почему?
— А потому. Все вы, мужики, хороши, пока жена в порядке, а случись что — уже побег к молодухе.
— Разве он был плохим мужем?
— Да никаким. Днями не бывал дома. Еду, правда, приносил: кефир, творог, яблоки…
— Зимой яблоки дорогие.
— Я не говорю, что дешевые. Так он же ей рот хотел заткнуть, потому что девку себе завел.
— Вы его видели с ней?
— Увидишь! Они теперь хитрющие, мужчин к себе приводят по ночам. Она из его экспедиции. Он с ней давно крутит. Мне говорили, что у него завелись большие деньги. Премию получил. О нем даже печатали в газете: «За открытие новых месторождений на глубинных горизонтах». Что это за горизонты, не знаю, а деньжат ему за них отвалили, видать, порядочно. Чего же тут не разгуляться?
Я решил действовать в открытую. Достал из кейса «коллективное» письмо, положил его перед соседкой на стол. Нет ли ее подписи среди других? Она не стала отрицать.
— Что же он — удушил ее? — спросил я.
— Не знаю.
— Сами говорите, что носил всякую еду и яблочками зимой баловал, и за кефиром выстаивал очереди. К тому же, вы знаете, что по заключению врача, никакого насилия над покойной совершено не было.
— Доктора не знают, что пишут. Врут все! А дело здесь нечистое, надобно хорошенько разобраться, Будете его покрывать, — глазки моей собеседницы угрожающе сверкнули, — мы и выше напишем!
«Эта напишет, — невесело подумал я. — Из ангела черта сделает».
— Для того, чтобы обвинить человека в таком страшном преступлении: нужны серьезные доказательства. Вы говорите, что Гавера имеет любовницу. Допустим, так. Но из этого отнюдь не следует, что он убийца. Почему вы сделали такой вывод? А факты? Какие-нибудь факты у вас имеются?
Моя собеседница упрямо уставилась на свои руки. Ее пальцы-сосиски сжались в кулаки. Видно, нечего определенного она сказать не могла, но ее убежденности в своей правоте ничто не могло поколебать. Заговорила, наконец, хмуро о том, что у нее болит душа. Все было так хорошо в тот день. С утра Лидия Антоновна заходила к ней, похвалилась связанным свитером: мол, сама связала и еще будет вязать. Лишь бы сердце по ночам не давило. К ней обычно заходила сестра из поликлиники, уколы делала. Глюкозу в вену для поддержания сердечной мышцы. Обещалась и в тот день зайти пораньше. Но не появилась.