— Кто? — переспросил я.
— Ну, сестра из поликлиники. Оля, девчонка-несмышленка.
— Совсем не появилась?
— Да нет же. Другая пришла. Звонит мне, я отворяю, а она лупает на меня черными глазищами: «Где Лидия Антоновна живет?» Я говорю: «Кто будете?» Она: «Я — сестра из поликлиники». Показала я ей квартиру соседки и захлопнула дверь. Не помню, что я еще тогда делала. Кажись, по телеку показывали интересную картину. Дочка с зятем уехали в Омск, приходится самой сидеть. Ну, значит, кончился фильм, стала я готовиться ко сну, пошла на кухню проверить, выключен ли газ. Аж тут — стук в дверь. Не звонит, а колотит прямо-таки. Я даже цепочку забыла накинуть, отворяю: стоит сосед, значит, Гавера. Лицо безумное. «Что с тобой?» — спрашиваю, а он задыхается: «Лида… Лидия Антоновна мертвая!» Мне спервой почудилось, что это он спьяна. А присмотрелась — поняла: беда! Побегла к нему и… на диване увидела Лиду. Днями она сидела одна. Он ночью приперся — нашел ее мертвой. Убила бы гада!
Я еще расспросил о подробностях, уточнил кое-что и пригласил Клавдию Афанасьевну (так ее звали) на завтра к себе для дачи свидетельских показаний. Уходя, вспомнил:
— Значит, Оля, сестра из поликлиники, не пришла вовсе?
— Нет, была другая, первый раз ее видела.
— Можете описать?
— А че?.. Молоденькая дрянь!
Я оборвал женщину, поняв, что разговор вести без протокола не следует. Сказал ей, что завтра встретимся и все обсудим.
Уже на лестнице, когда спускался вниз, услышал испуганный окрик Клавдии Афанасьевны:
— А поди-ка сюда, следователь!
Я мигом к ней поднялся. Она поманила меня от порога пальцем, в дом к себе не впуская. Ее глаза показались мне растерянными.
— Может, не надо завтра приходить, а?
— Почему — «не надо»?
— Боюсь я… Не хочу греха на душу брать. Он, может, и убийца, — кивок в сторону Гавериной двери, — а все равно любил ее. — И, помолчав мгновение, вспомнила:
— Тогда ночью до утра плакал за стеной. Лучше закрой это дело, следователь. Чего теперь докапываться…
— Поздно, Клавдия Афанасьевна. Это уже ни от меня, ни от вас не зависит.
На следующее утро я сразу пошел в поликлинику. Справился в регистратуре, какая медсестра обслуживает улицу Гагарина (там жила покойная). Как раз тут и девушка появилась: невысокого роста, светленькие волосы, на шее голубая косынка, вязанная шапочка. Когда я отвел ее в сторону и показал удостоверение, она вся сжалась.
— Ольга Баштан? — спросил я ее и тут же почувствовал, что в голосе у меня слишком много казенности.
— Да, — прошептала она едва слышно.
— Вы делали уколы Лидии Антоновне Гавере?
— Так она же…
— Я знаю… Но вспомните хорошенько, Оля. В тот день, когда Лидия Антоновна умерла, вы были у нее?
— Нет.
— А кто приходил?
— Не знаю.
— Но приходила же другая девушка?
— Не знаю. Ничего не знаю! У меня мама больна, я всегда опаздываю на электричку в Бучу, А когда она позвонила, я даже обрадовалась.
— Постой… как позвонила? Кто?
— Не помню, кажется Лидия Антоновна. В регистратуре мне сообщили, что идти не надо. — Брови у Оли сдвинулись, она, видно, раскручивала очень запутанный клубок мыслей. — Нина Михайловна, старший регистратор, сказала, что у Лидии Антоновны ночует ее племянница, тоже медсестра, и сама сделает ей укол.
Все во мне вмиг перевернулось. Выходит, Олю умышленно отстранили, она не должна была являться к Гаверам, она кому-то мешала…
— Послушай, Олечка, если ты говоришь правду, а я уверен, что лгать тебе незачем, то, значит, вместо тебя, — я впился глазами в Олю, — могли прислать другую девушку?
— Нет, не могли. Раз Лидия Антоновна попросила не присылать…
— Ясно, — произнес я, хотя именно в этот миг мои мысли совершенно запутались. — Ну, тогда давай прощаться. И если ты мне еще понадобишься, я тебя вызову.
Появилась тайна. И в ней нечто зловещее. Я вызвал к себе по телефону Гаверу, сказав, что нужно выяснить некоторые дополнительные обстоятельства, связанные со смертью его жены. На этот раз он пришел с некоторым опозданием, резкий, даже грубоватый, в хорошем импортном костюме, в белоснежной рубашке. Американский крокодильей кожи кейс играл в его руке, как лакированный. Опустился на стул и сел в небрежной позе оторванного от важных дел человека.
— Я вас слушаю, Андрей Аверьянович, — бросил недовольным тоном.