— Ты уверена?
— Я ей даже сказала как-то: какая у вас кожа гладкая, ни единого пятнышка, даже жалко колоть. Но она уколов не боялась. Сама себе жилку накачивала. Сожмет кулак — разожмет, сожмет — разожмет…
— Жаль, нет фотографии трупа, — пробормотал я задумчиво.
— Трупа? — испугалась Оля.
— Ты что, боишься?
— Я на эксгумацию не пойду. Ни за что! — глаза девушки наполнились слезами. — Меня уже раз вызывали, так я там сознание потеряла. От одного запаха.
— Думаю, раскапывать не придется. Но при одном условии: если ты еще раз все хорошенько вспомнишь и со всей ответственностью засвидетельствуешь, что ничего подобного на руке Лидии Антоновны не было.
— Обязательно!.. — с готовностью соглашается Оля. — Я же не вру.
— Можешь идти, Олечка. — Я провожаю ее до милиционера, стоящего у входной двери. Там на миг задерживаю, взяв за локоть: — Но теперь уже запомни: никому ни слова! Ни звука!
Оля уходит, и по ее лицу я заключаю — не скажет, не разболтает.
Когда я учился на юрфаке, старенький профессор-токсиколог из мединститута читал лекции по ядам. Посещали их немногие, ибо уже тогда среди студентов бытовало мнение, что преступления на токсикологической основе практически исчезают. Дескать, все это из области шекспировской романтики. Короли, шпаги, ночные отравления, убийства ядовитыми кинжалами!.. Как бы теперь пригодились знания старенького профессора!
Домой я возвращался со своим сослуживцем, молодым следователем Николаем Гурским. Парень он современный, умница, начитанный, аналитически мыслящий. Армейскую службу проходил на флоте. Я знал, что у него хорошая библиотека.
— Вы того студента, наверное, посадили в следственный изолятор? — спросил меня Николай, и в его тоне я уловил неодобрение.
— Посадил. Он на меня нож поднял.
— Недавно я прочел один американский детектив, там проскальзывает интересная мысль: если порядочный человек совершает преступление, тем более из добрых побуждений, его следует оправдать.
— Вы считаете моего студента порядочным?
— Более того — очень порядочным! — с уверенностью в голосе проговорил Гурский. — Тянуть на себе «хвост» обвинения в убийстве, замахнуться ножом на следователя и после этого прийти к нему… Ну, знаете, я таких еще не встречал.
— Если я ошибся, поверьте мне: стану перед ним на колени и попрошу прощения. — Я помолчал. — Вы, кажется, немного занимались токсикологией. Видел у вас на столе книгу.
— Полагаете, что мальчишка мог отравить свою тетку?
— Нечто похожее напрашивается. Скажите, существуют яды, которые не оставляют в теле человека следов? В крови, в желудке? Вы же плавали по морям-океанам, повидали столько стран, много знаете.
— Не оскорбляйте врожденного моряка, — с наигранной строгостью молвил Николай. — Мы не плаваем, а ходим по морям-океанам. А что касается ядов… Даю консультацию: единственный в мире смертельный яд, который очень тяжело определить в организме человека, — кураре.
— Оттуда? — кивнул я куда-то в неопределенном направлении.
— Да, оттуда, из-за бугра. А точнее — из Бразилии. Когда наш эсминец стоял в порту Макарайбо, нам рассказывали о загадочном преступлении, потрясшем страну: молодой парень, желая завладеть наследством родителей, умертвил их с помощью этого яда. Но судебным медикам удалось изобличить его. Вообще, яд кураре, добываемый из сока тропических растений, считается в Бразилии символом коварства и жестокости. Его называют «таинственной смертью». Или «невидимой». — Он сделал паузу. — Неужели ваш молодой ревнивец мог достать нечто подобное?
— Ревность, Коля, способна на все. Особенно в условиях неразрешимого жилищного кризиса.
Придя домой, я спросил жену:
— Как назывался тот фильм о Латинской Америке? Помнишь, там индейцы убивают вождя соседнего племени стрелами, смазанными ядом кураре.
— Меня яды не интересуют, я тебя травить не собираюсь.
— Что за глупая шутка.
— Тогда не спрашивай, — огрызнулась жена. — Ты напрасно копаешься в этой старой истории. Все ведь установлено, есть медицинское заключение.
— И еще кое-что есть, дорогая моя. Особенно нож, которым меня чуть не угробил один псих…
Раздался телефонный звонок.
— Тебя, — позвала из коридора жена.
Звонила Рая, плакала навзрыд, требовала немедленно освободить Мишу. Говорила, что если я не выпущу его сегодня же, она завтра идет к прокурору…