Выбрать главу

— Боюсь, навсегда, — произношу я несколько драматично.

Он хватается за сердце. Мертвенная бледность разливается по его лицу, по шее. Оперся рукой на стол.

— Воды!.. там пилюли… нитроглицерин… — показывает на свой висящий на спинке стула пиджак.

Я даю ему пилюлю, укладываю его на диван. Он с трудом открывает рот. Шепчет:

— Когда вы… когда узнаете всё… вы ужаснетесь…

— Вызовем скорую.

— Ни в коем случае!.. Я должен ее дождаться… Иначе навеки… Поверьте, моей вины нет!.. Клянусь памятью матери! Самым святым для меня именем… Но для чего же она так?.. За что?..

— Скорую мы все же вызовем.

Появившийся вскоре врач с медбратом хмурится, увидев милицейские мундиры.

— Что здесь? — спрашивает он, осторожно обходя меня, — Попытка убийства?

— Осмотрите больного, — говорю я и киваю на дверь в кабинет Гаверы.

Через несколько минут врач появляется в коридоре, направляется в ванную вымыть руки. На мой вопрос, как состояние гражданина Гаверы, врач что-то бормочет о слабом сердце, о перебоях и высоком давлении, что вполне может быть предвестником микроинфаркта. Хотя кардиограмма довольно сносная.

Я спрашиваю может ли больной остаться дома?

— Для вас это важно? — настораживается врач.

— В определенном смысле — да.

Врач долго моет руки, насухо вытирает их полотенцем, хмурится. Его что-то раздражает в нашем разговоре. Пожалуй, он подумал, что я собираюсь арестовать больного или уже отдал приказ об аресте. Суть дела его не интересует, но посягательство правоохранительных органов на свободу интеллигентного человека, к тому же больного, вызывает в нем невольный протест.

— Ну, так как? Вы оставляете его?

— Да, — решительно кивает врач. И сразу же, будто желая обезопасить Гаверу от посягательств милиции, добавляет со всей решительностью: — Но при одном условии: строжайший постельный режим! Я прослежу.

«Наивный он человек: как будто постельный режим может оградить человека от силы закона», — думаю я. — Что же, пусть остается дома. Но мой контроль будет не менее строгим.»

Я раскланиваюсь, и мы уезжаем.

Вечером после работы я усаживаюсь перед телевизором. Хочется забыть обо всем на свете. Нервы на пределе. Даже жена заметила мою раздражительность. Мои следственные дела давно сидят ей в печенках. К тому же при мизерной зарплате, при постоянном риске… Разве ей понять, что есть еще у нас, следователей, своя профессиональная гордость? Да и просто чувство гражданского долга. Кому-то же надо!

И вдруг на экране знакомое лицо. Я не верю своим глазам. Гавера! Документальные кадры. Показывают встречу в аэропорту какого-то высокопоставленного латиноамериканского банкира, к тому же магната нефтяной промышленности, И у Гаверы, умиравшего сегодня от психического стресса, хватило сил явиться к трапу самолета! Отчаянный человек… Или, может, просто пытается набить себе цену в глазах высокого начальства. Персона, так сказать!

Но вид-то у него не ахти… Лицо измученное, мешки под глазами, какие-то угловатые движения. «Когда вы узнаете всё, вы ужаснетесь». До сих пор я слышу этот его шепот. Он не может меня обмануть. У человека трагедия. Он понял, что жестоко обманут, но еще пытается удержаться на плаву.

Вдруг раздаётся телефонный звонок.

Жена пошла в коридор. Я слышу ее недовольный голос, хочет оградить меня от служебных разговоров.

Сейчас она бросит трубку.

А что если это…

Я быстро иду в коридор:

— Кто?

— Ну кто же?.. Твой преступничек! Устраивает ночные истерики!

Я беру трубку:

— Слушаю.

Да, действительно у Гаверы истерика. Голос дикий, с надрывом:

— Помогите!.. Ее еще можно спасти… Быстрее!..

В голове у меня сумбур. Пытаюсь ухватиться за мысль, за его слова:

— Кого спасти?

— Викторию… Потом объясню…

— Где вы?

— Звоню из дому.

— Вы знаете, где она?

— Да, — срывающимся голосом произносит Гавера. — На даче у своей тетки, в Бучанке. Я еду туда. Третий дом от санатория «Победа». Только прошу вас: скорее! Она задумала страшное!..

— Выезжаю.

Думать не приходится. Вызвав дежурную машину, я натягиваю плащ. Жене бросаю на ходу:

— Извини, что-то непонятное.

— До утра хоть вернешься?

— Не знаю.

Рука — в карман. Там газовый пистолет. Беру штатное оружие и засовываю его в кобуру подмышкой. На этот раз, кажется, так просто не обойдется.