Как дико закричал он в трубку: «Ее еще можно спасти!.. Езжайте немедленно!..» И сам помчался туда и уже, видимо, подъезжает к этому роковому месту.
Не сбавляя газа, мчимся дальше. Глухая ночь, низкие тучи почти цепляются за осокоры. Тускло дремлют фонари на железнодорожной платформе. Водитель жмет на газ, делает крутые повороты, мы въезжаем в узкую улочку и вдруг… впереди багровое зарево. Огненные крылья раскинулись над крышами домов.
Пожар! Горит!
Вижу людей, стоящих в растерянности, жигуль с открытыми дверцами. Возле него — человек в белой рубашке. Узнаю его сразу: Гавера! Стоит перед проваливающимся в огненные тартарары домом, перед своей жуткой тайной.
Выскочив из машины, я быстро подхожу к нему:
— Здесь?
Он молча кивает головой. Его лицо раскраснелось от пышущих жаром бревен.
Какая-то женщина говорит со знанием дела:
— Тут уже ничего не спасешь. Одни головешки останутся.
Я с силой встряхиваю Гаверу:
— Где ваша жена? Что с ней?
Он безучастно кивает головой, будто подтверждая мои худшие предположения. И, наконец, выдавливает из себя плачущим голосом, что Виктория Сергеевна там… что ее нет в живых. Сгорела.
Затем, схватив меня за руку, тянет в сторону, в темень улочки, куда-то к забору. На меня глядят совершенно обезумевшие глаза.
— Знаете, что она сказала мне по телефону?.. — Он с трудом сглатывает слюну. — Она закричала, что какой-то Артуро увозит ее в Каракас и что нет у нее другого выхода.
— Какого выхода?
— Она крикнула: «Я возвращусь к тебе через огонь!»
— Откуда она звонила?
— Вон от той старушки. — Гавера показал на согбенную фигуру у столба. — Вика забегала к ней перед пожаром, звонила от нее. Плела что-то о своих грехах, о своем последнем очищении… Но старушка решила, что это спьяну. Не поверила. — Руки у Гаверы дрожат, он пытается удержать меня возле себя. — И еще она крикнула мне: пью за наше не удавшееся счастье, Гавера! За тебя, дурака, за твое одиночество, за твою долгую жизнь, в которой ты будешь маяться, как неприкаянный грешник! Прощай, Гавера! И пусть огонь заберет меня на суд Всевышнего!..
— Значит, когда вы звонили, вы уже знали, что она решила поджечь дом?
— Разумеется.
— И все же надеялись спасти ее?
— Думал, запугивает… Она — страстная, дикая, безумная… Но вот видите, таки сдержала слово. И поднялась с огнем на небеса.
— Безумная преступница, — сказал я, испытывая одновременно и горечь, и досаду, и даже легкое разочарование. Мое расследование, по сути, сорвалось. Самосожжение — если удастся установить, что оно действительно имело место, — никак не облегчало моего положения. Не облегчало и участи самого Леонида Гаверы. Он оставался под самым тяжким подозрением.
Видно, Гавера понял мои мысли и сказал, что Виктория Сергеевна обещала ему помочь. Через день-два он должен получить ее последнее письмо.
Вскоре из города прибыл наряд милиции. Окружили догорающий дом. Удалили посторонних. Все, что рассказал Гавера, следовало проверить, установить истину. Когда пепелище немного остыло, пожарники вместе с милиционерами перерыли обгоревшие бревна, покореженную домашнюю утварь, остатки мебели и действительно нашли нечто похожее на обуглившийся женский труп. По серебряному браслету на руке Гавера установил, что это останки Виктории Сергеевны. Там же откопали и еще одно обгоревшее тело. Артуро? Я решил, что заниматься этим не мне. Пусть определяет служба безопасности.
Через два дня на имя Гаверы пришло предсмертное письмо Виктории. Но он его не дождался — у него был нервный срыв, и его пришлось поместить в психиатрическую больницу.
Письмо теперь оказалось у меня. Мы прочли его вместе с прокурором. Вот его содержание:
«Дорогой! Скоро меня уже не будет на этом свете. Знаю, мои грехи и преступления такие тяжкие, что ни ты, ни власти мне их не простят. И я решила изложить в этом письме все, как было. Может, это поможет тебе спастись в этом кошмарном мире.
Да, Леонид, я любила тебя. Полагали, что такой красивой молодой женщине, как я, следовало бы выбрать для обожания кандидатуру помоложе. Но моя любовь родилась из чего-то непонятного. И вот сейчас, готовясь умереть, я говорю себе: ты молодчина, Вика!
Ты пережила с ним такое блаженство, ты испытала столько радости, страсти, наслаждения, что тебе могут позавидовать многие женщины!
Итак, я решила бороться за тебя. Сперва все шло хорошо или, как ты любил выражаться по-мальчишески, — нормалёк! Мы встречались все чаще, порой ты жил целыми неделями в моей новой квартире, постепенно наша близость переросла фактически в супружескую связь. Может, мы и дальше продолжали бы вести такой образ жизни, прячась от людей и веря в сказочное будущее. Но две вещи стали терзать нас невыносимо: болезненная ревнивость твоей больной жены и настойчивые призывы дедушки из Венесуэлы, желавшего осчастливить меня своим несметным богатством. Сколько мы настрадались от Лидии Антоновны — не буду вспоминать. Ну, а письма из Каракаса, они и впрямь превратили нашу жизнь в ад. Не скрою, я захотела стать богатой, я захотела вывезти тебя из этой жалкой, нищей страны и отдать тебе всё, что могло принадлежать мне. Тем более, мое богатство после сделанных тобой открытий в нефтегеологии сразу возрастало в несколько раз. Ты знал, что на Западе тебя ждут. Ты мог превратиться в креза наших дней и продолжить свои изыскания в достойных ученого условиях.