Но больше всего меня поразила маленькая блондинка с кукольным личиком и невинными голубыми глазами. Ее голое тело было как бы сложено пополам. Прижав к груди свои стройные ножки, она отдавалась мужчине. Казалось, мужчина готов был весь войти в нее, с такой силой он старался проникнуть в ее влагалище. Он то вводил свой член до предела, то медленно вытягивал его, весь красный и блестящий, то вдруг вонзался уже в другое маленькое отверстие ануса. Таким образом мужчина, чередуя влагалище и анус, по всей видимости, испытывал огромное наслаждение. При этом он изо всех сил впился руками в бедра девочки, дыхание с шумом вырывалось из его открытого рта, по всему телу пробегала нервная дрожь. Блондинка, слегка приподняв голову, с любопытством наблюдала за действиями своего партнера, всякий раз сжимаясь и вздрагивая, когда его член проскальзывал в попку. Ее личико раскраснелось, слегка прищуренные глаза все больше затуманивались. Боль миновала, осталась сладкая истома. И, может быть, удивление. Ничего подобного в своей жизни маленькая блондинка не испытывала.
Внезапно свет погас, музыка умолкла. Через минуту вновь стало светло, но освещение уже имело какой-то розоватый оттенок. Наступила давящая тишина. Все совокуплявшиеся на диванах, на полу, на стульях как бы с испугом замерли, ожидая чего-то невероятного. Только Эльза продолжала механически постанывать, очевидно, не успев выйти из состояния оргазма.
Распахнулась дверь, и в зал вкатилась большая, выкрашенная в серебристый цвет колесница, наподобие тех, в которых разъезжали в древности римские патриции. Только в нее были впряжены не рвущиеся вперед стремительные кони, а четыре совершенно голые девушки с распущенными волосами. В колеснице, держа в руках вожжи, стояла Мария, изображавшая жрицу Астарту. Обнаженная, с узенькой полоской из драгоценных камней на бедрах, она была ослепительно красива. Девушки быстро везли ее по холлу, а она, подняв для приветствия руку, улыбалась какой-то загадочной улыбкой. В другой руке у нее был тяжелый, черного цвета кожаный бич, которым она стегала девушек по обнаженным спинам. Все в холле замерли, пораженные невиданным зрелищем.
Но увидеть дальнейшее мне не удалось. За спиной я внезапно услышала шорох отодвигаемой портьеры и едва успела отдернуть свои пальцы от клитора и вынуть руку из-под халатика, как Хояси — это был он — схватил меня за руку. Опустив голову, я пошла за ним, стараясь поскорее подавить в себе пыл сжигающей меня похоти. Кажется, он ничего не заметил. Мы прошли в другую часть дома и вошли в комнату, в которой сидели Рэд и толстяк-европеец.
— Что новенького? — с порога начал Рэд, наливая мне бокал виски.
Чтобы скрыть страх, я выпила и сказала:
— Все равно я ничего не скажу!
— Ого! Малютка показывает зубки! — зло поблескивая глазами, проворчал толстяк. — Но ничего, — продолжал он, — мы их обломаем. Рэд, ближе к делу!
Рэд взглянул на меня с любопытством и с некоторой долей удивления.
— Зря артачишься, детка, — сказал он. — Говорить все равно придется… о том, что было написано на той бумажке. Молчать бесполезно. А когда скажешь, мы тебя отпустим на все четыре стороны. Денег у тебя много. Хранятся они у французского консула. Опекуны тебя ищут все время, и ты сможешь сразу же уехать во Францию. Кстати, твой брат будет очень рад тебя увидеть.
При упоминании о брате, мысли вихрем закружились у меня в голове. Мне было пять лет, когда мы расстались. Мысль о брате придала мне сил, и я решила выстоять во что бы то ни стало.
Каким-то внутренним чутьем я поняла, что если скажу правду, то меня убьют, как нежелательного свидетеля, что все их обещания — ложь.
— Я ничего не могу вам сообщить, — пролепетала я, притворяясь захмелевшей больше, чем была на самом деле. — Это была молитва, ее написал для меня отец, чтобы я поскорее выучила ее наизусть.
— Так почему же, черт побери, он зашил ее тебе в платье? — заревел толстяк.
— Успокойтесь, босс.
Рэд пододвинул к нему бутылку.
— К черту виски! Я хочу знать содержание молитвы или того, что там еще было!
— Так какая же это молитва, детка? Может, ты нам ее прочитаешь! А? — ехидно спросил Рэд.
Я молчала. Отец в Бога не верил, и никаких молитв я не знала. Но, к счастью, я вспомнила начало молитвы, которую шептала на ночь мулатка Мария, когда ухаживала за мной. Я произнесла несколько слов, но Рэд перебил меня: