После довольно длительной возни мы, наконец, расположились, действительно, несколько необычно. Наверное, было стыдно и ей, и мне… Но и острота наслаждения обещала быть далеко не обычной, никогда ранее не испытанной. Правда, физическая поза оказалась весьма трудной и утомительной. Но…
Я лежал на спине, вернее, на верхней ее части. Под головой у меня была небольшая подушечка. Таз же мой был высоко поднят, и под ним находилась, подпирая его снизу, другая подушка, окутанная одеялом. Таким образом, моя поясница была изогнута до предела, а колени свисали у меня над грудью… Девочка же, повернувшись ко мне спиной, обхватила своими бедрами мои, поддерживая себя на вытянутых руках. С большим трудом и после нескольких неудачных попыток нам удалось, наконец, соединиться.
Кито, разгорячившись, начала делать целую серию то плавных, то резких, то мягких, то судорожных движений, стараясь как можно плотнее охватить меня. Выпрямившись, приседая и приподнимаясь на полусогнутых ногах, она делала такие движения, какие делают всадники, скачущие на конях… И вновь, наклонившись вперед и удерживая себя на вытянутых руках, высоко приподняв зад, судорожным усилием прижала его вниз, пытаясь вобрать в свое пылающее тело всего меня.
С трудом мы разъединились. Соскользнув с моих бедер, она свалилась на бок позади меня, тяжело дыша. С усилием вытащив из-под себя подушки, я опустил ноги и выпрямил спину. Мы были удовлетворены, как никогда, но и утомлены тоже, как никогда прежде.
Отдышавшись, Кито сползла с кровати, сделала два неуверенных шага, как всадник, только что сошедший с коня, и вновь прилегла рядом со мной.
— Не могу… все болит…
— Полежи, отдохни… У меня серьезный разговор… — устало промолвил я, закрыв глаза.
«Чуточку отдохну и расспрошу ее, как увидеть француженку…»
Но усталость взяла свое, и я задремал с настойчивой мыслью о побеге.
И вот мне приснился сон… Даже не сон, а какой-то мимолетный образ, яркий и запоминающийся. Мне чудилось, что я лежу один в палате и поджидаю Кито… Вдруг дверь открывается, но вместо Кито входит врач. Я с удивлением уставился на него, недоумевая, откуда он вдруг появился. При этом лицо врача показалось мне странно знакомым, а когда он снял очки и стал протирать их платком, то я понял, почему мне так знакомо это лицо. Я узнал самого себя! Да! Это был я! В белом, застегнутом на все пуговицы халате, в такой же белой шапочке и с марлевой маской на лице. Я взял сам себя за руку, пощупал свой пульс и печально произнес: «Он умер!» «Он» — это был я. Но почему умер, если я еще жив? Я понимал, что вижу только сон. Но ответа не было, и фигура врача стала удаляться. Я отчетливо видел, как он открыл дверь, как вышел в коридор, и, опустив голову, направился к выходу. Часовой вскочил со стула, на котором дремал, и вытянулся. Не поднимая головы, врач, прошел мимо него и начал спускаться по лестнице… Как же так? Ведь я здесь, и я же ушел? Как же так?
Очевидно, я вслух задал этот вопрос и очнулся от собственного голоса. Еще ничего толком не соображая, я повторил:
— Как же так? Как же так?..
Мой мозг лихорадочно старался осмыслить увиденный сон. Весь в лоту, я усиленно пытался уловить какую-то ускользавшую от меня мысль.
«Врач… Ну, да… Я врач… Я врач в белом халате…»
Я удовлетворенно рассмеялся. Мысль о халате сразу расставила все на свои места… «Переменить личность! Стать врачом! Единственно приемлемая идея!»
Мне стало жарко, лицо мое горело, я ощущал нервную дрожь.
«Спокойно! Спокойно!» — повторял я себе. Но спокойно отдыхала лишь одна Кито, свернувшись калачиком рядом со мной. Я тронул ее за плечо, она с трудом открыла глаза, зевнула и приподнялась.
— Кито…
— Что случилось? — она с тревогой взглянула на меня, пощупала мой лоб и заволновалась.
— Милый, что с тобой? У тебя жар?
— Все в порядке, дорогая! Перемени мне рубашку, дай что-нибудь успокоительное, и все будет в порядке.
— Но что с тобой, Анри? Что тебя так взволновало? — с тревогой допрашивала она.
— У меня есть идея!
— Какая идея?
Кито подала мне стакан с лекарством, я выпил его и вскоре немного успокоился.
— У меня вызрела идея побега, и нам надо хорошенько ее обдумать. Это единственный шанс. Другого такого не будет.
Я объяснил ей возникший у меня план.
Она внимательно выслушала меня, подумала и сказала:
— Но это очень, очень трудно, и почти нет шансов на успех.
— Я и не говорю, что легко. Но я уверен, что это единственный шанс, и надо им воспользоваться!