Господи, как мы кружим! Ну вот, дождались, влезли в топь и увязаем все глубже. Куда мы угодили? В торфяное болото?
Назад! Хлюп, хлюп, хлюп… Что с этой лошадью? Легла и лежит…
Надо остановиться, подождать остальных.
Кто это-остальные? Может быть, мы и есть остальные. Не иначе как сейчас очутимся в Армантьере, или в Эстере, или ещё где-нибудь похуже. А вдруг в самом деле солдаты Эксельманса или Вандамма выступили нам навстречу из Азбрука и, зная, что мы в Эстере…
— Стой! Кто идёт? Ах, это вы,Лористон.
— Господин маршал, графу Артуа пришлось выйти из берлипы, потому что она свернула на какой-то просёлок, откуда её нельзя вызволить.
— Вот те на! А как же его бочонки?
— Он роздал их гвардейцам, положась на волю божью! Вы вот шутите. А там ведь вся наша военная казна. Я решительно возражал против того, что драгоценности короны были отправлены в Англию… Теперь что же-прикажете побираться в Бельгии? Кто это там позади, верхом? Простите, господин герцог, я вас не узнал, как говорится, дал маху. Вот уж незадача так незадача. Господин герцог де Ришелье едет верхом, а где же его экипаж? Да это не мой экипаж, это кабриолет Леона де Рошешуар. Не знаю, куда он запропастился, нет, не кабриолет, а наш юный Леон… Я был уверен, что он впереди, с вами.
— Куда девался Леон, я понятия не имею. Что до кабриолета…
Путники останавливались. Трогались дальше. Останавливались опять. Переговаривались между собой.
— Прошёл слух, будто наши пушки, ну да, наши пушки отправлены в Армантьер, а оттуда ни с места.
— Как? В Армантьер? Мы ведь ещё не добрались до Армантьера…
Да нет же, их отправили другим путём. Подите растолкуйте им. что другим путём из Бетюна не доберёшься иначе, как сделав крюк через Лилль. И никому в голову не приходило, что пушек попросту не взяли с собой. Да и на что они сдались, эти самые пушки? А тогда зачем тащить с собой зарядные ящики?
Кабриолет Леона де Рошешуар оказался на одной из просёлочных дорог, позади гренадеров. А что делается впереди-вряд ли кто может сказать. Ясно одно-все увязают в грязи. Вот тут ещё какая-то карета и фургон. Фургоном по непонятной причине правил штатский из местных жителей. Никто не мог догадаться, что такое он лопочет. И для местного жителя он удивительно плохо знал местность. В фургоне помещались три сундука и трое человек. В кабриолете с пожитками герцога де Ришелье и рошешуаровским дорожным мешком для платья лакею Леона было очень тесно, при каждом толчке он, растопырив руки, старался удержать баулы, и кучер, глядя на него. покатывался со смеху. Кучер был новый, но поневоле познакомишься за пять дней и пять ночей пути, нет. кажется, выходит пять ночей и четыре дня? Говор у него тоже был чудной, только по-иному, звали его Бертен, был он парижанин, и понять его жаргон, вернее, некоторые словечки мог разве что уроженец Бельвиля, а слуга господина де Рошешуар как сын лакея из Версаля употреблял изысканные обороты и не терпел жаргонных выражений. На руке, ближе к плечу, у Бертена была татуировка, которую он не любил показывать. Но когда он умывался в Абвиле, лакей обнаружил, что у синей змеи, обвившейся вокруг его левой руки, голова доходила до правого соска, и кучер, или, как он сам называл себя, «кучерявый», намекнул, что эта диковинка не очень-то пристойного происхождения, и с тех пор не переставал издеваться над лакеем, а тот конфузился. Кто знает, может, тут и в самом деле есть такой душок. В эту ночь «кучерявый» был злой-презлой и затеял со своим попутчиком разговор об императоре. Такое слово в устах кучера, да ещё при таких обстоятельствах!
— Ты что, всю жизнь думаешь расшибаться в лепёшку? Тебе, видно, нравится быть холуём? Ты вот что обмозгуй…
Этот глагол был не из обихода лакея, а последующее, что ему предложили обмозговать, ещё меньше подходило для его мозгов и ушей. Либо ты честный человек, либо нет. Вот-то беда ночью, посреди болота, имея на своём попечении драгоценный позолоченный несессер его сиятельства, очутиться в обществе подобного субъекта! Потому-то ему и показался истинным посланцем небес гвардеец, который добрался до них, перепрыгивая с камня на камень и прижав к груди большой свёрток: он объяснил, что конь у него попал в трясину, и попросился к ним третьим… Кучер огрызнулся. Места нет, но лакей жеманным тоном возразил, что можно потесниться.
— Ладно, полезай! — крикнул Бертен. — Вы, сударь, добрый малый, только смотрите! Рожа у этого типа подозрительная…
Под дождём время тянулось бесконечно. Из Эстера выехали часов около двух, а теперь вряд ли больше четырех. Внезапно откуда ни возьмись-отряд кавалерии. Стой! Кто идёт? Это оказались мушкетёры, значит, либо они, либо мы сбились с дороги, и как это выходит, что все время встречаешься со своими? А в какую сторону подаваться теперь?
Эту ночь в Бетюне, в карауле у городских ворот, на укреплениях или на постое, королевские гвардейцы спали мало и тревожно. После того как сторожевые отряды разошлись по своим постам, на квартирах у местных жителей осталось человек четыреста, не больше. У Теодора произошёл длинный разговор с его хозяевами, в котором принял участие некий капитан де Беллоне, командир инженерного полка в Бетюне, окончивший Политехнический институт и разделявший образ мыслей майора.
В девятнадцать лет он за участие в Ваграмской битве получил крест Почётного легиона. И когда Теодор повторил то, о чем думал весь день, а именно что ради этой королевской авантюры и умирать-то не стоит, капитан удивлённо посмотрел на него и вдруг произнёс с вызовом:
— Раз не стоит умирать, значит, сударь, стоит жить.
Эти слова произвели сильное впечатление на нашего кавалериста, однако не убедили его. Хозяйская дочь больше молчала, Теодор ей явно нравился. Маленький Жан выпросил разрешение посидеть подольше и жадно слушал разговоры взрослых, но около полуночи он стал клевать носом, и мать отправила его спать.
— Ах ты мой Жан-простачок, — сказал майор, — глазки слипаются, пора идти «шлафен».