— Какая наглость-! Говорил же я вам, что Лагранж изменник!
Вы только подумайте: предложить нам. чтобы мы добровольно разоружились и :."той ценой купили себе право разойтись по домам.'
Ротные канцелярии уже выписывают увольнительные, а самые нетерпеливые поспешили явиться туда. чтобы им выправили пропуск… Оказалось, не так-то просто отсюда выбраться! Да.
Надо дождаться кавалерии.
— Когда она вернётся?
— Должно быть. нынче вечером. Прежде всего, никакие документы не действительны без подписи ротных командиров.
Так что придётся подождать до завтра…
Дозорный путь устроен весьма замыслонато. Форпосты в виде люнетов выступают из стен. как огромные типы. Солдаты Швейцарской сотни, привалившись к пушкам, вглядываются вдаль. Может быть, затем, чтобы пальнуть ещё разок от скуки, наугад. В город спускаются по узким лесенкам и сводчатым переходам. Вот и Приречная улица с мясными лавками, отбросами и зловонием от крови и протухшей говядины. У лавки старьёвщика Теодор увидел Монкора, который ощупывал выложенную на прилавок кучерскую одежду-плисовые планы, канифасовую куртку и широкополую войлочную шляпу: заметив своего старшего товарища, юноша сперва вспыхнул, затем побледнел.
— Вот до чего докатились. — вымолвил он глухим голосом… А глаза как у затравленного! И тут же, боясь разговоров, бросил разложенную перед ним одежду и убежал. Неплохая одежонка, не слишком засаленная. Теодор прикинул на себя штаны-не по росту, а впрочем, на худой конец… Там видно будет.
Б.лиже к цитадели находится малый плац, 1де совершаются казни и где в конце января 1814 года были расстреляны Луи-Огюст Патернель н Изидор Лепре гр из деревни Предфэн.
которые во главе кучки крестьян \били п недонском кабачке вольтижёра молодой императорской гвардии. Казнили их в присутствии родителей, братьев и сестёр, перед лицом безмолвствующей толпы— Это место стало священным для тех. кто телом и душой предан королю. Потому-то здесь и собрались семеро волонтёров.
Среди них длинный как жердь Поль Руайе-Коллар и кудрявый Александр Гиймен… Спасти знамя!.. Это главная их забота. Но надо дождаться вечера и попытаться бежать, когда спустят подъёмный мост у Новых или у Приречных ворот.
Жерико не спеша проходит через Главную площадь, похожую на унылое становище кочевников, где другие волонтёры все ещё спят под повозками, между колёс, и, позевывая, бродят кашевары, писари, интендантские чиновники. И солдаты Швейцарской сотни, которые только и твердят своё «Gottverdom!"'[23], а один ворчит, что, знай он, как это обернётся, не стал бы сбривать усы в угоду королю. Водоносы катят на тачках полные бочки. Но торговля идёт вяло. Ни у кого нет охоты помыться.
— Я вас видела, — сказала Катрин, когда он возвратился в посудную лавку. — но я не такая нерешительная, как вы, господин Теодор… Зачем вы вздумали покупать у старьёвщика заношенное, грязное тряпьё? Я бы охотно дала вам платье Фреда… Только мой братец вам по плечо! Его куртка на вас даже не сошлась бы… — В её словах слышится восхищение этим рослым красавцем, этим «хватом», как говорят здесь. И вместе с тем слова служат ей, чтобы скрыть какие-то свои мысли. Теодор это чувствует.
Девушка явно встревожена.
— Что с вами, мадемуазель? Вы говорите одно, а думаете совсем другое.
Ей было неприятно, что он разгадал её настроение.
— Ничего, ничего, папе что-то неможется. Он просил не говорить вам.
— Однако же мне нужно с ним побеседовать.
— Не знаю, можно ли, — сказала она, — во всяком случае, недолго, его нельзя утомлять…
Когда вокруг совершаются события такого размаха, кажется, что ход отдельных жизней приостановился, что в такой день ничего произойти не может, а все-таки, оказывается, происходит.
Должно быть, майор последнее время совсем не щадил себя.
Правду сказать, он недомогал ещё до поездки в Пуа. Но не обратил на это внимания. Ни за какие блага не пропустил бы он ту встречу в лесу. Возвращался он из Пуа через Дуллан и Сен-Поль. Верхом. А он уже отвык от подобных путешествий.
Что же с ним, собственно? Только что был врач и прописал лекарства, отвары.
Пока не увидишь человека в постели, его как следует не знаешь. Майор приподнялся, опершись локтем на подушки. Да он же старик! Прежде всего, без воротника видно, что шея уже дряблая. В комнате темновато, хотя на дворе день; на ночном столике красного дерева в виде колонки оставлена чашка с жёлто-зелёным снадобьем, тут же ложечка, к которой прилипло немножко белого порошка…
— От Фреда пришло письмо, — с бледной улыбкой произнёс больной. — Удачно я выбрал время, чтобы расклеиться, не правда ли? Сынок мои опять поступил в армию…
Как? Сюда доходят письма из Парижа? Каким путём? Да попросту доставляются почтовым дилижансом. Сегодня утром его пропустили. Кто? Солдаты Эксельманса?
На губах майора промелькнула непонятная усмешка.
— Солдаты Эксельманса? Нет никаких солдат Эксельманса… это все россказни… я хотел сказать, что дилижанс пропустили часовые у Аррасских ворот! Ведь осаждаете-то город вы сами…