Выбрать главу

Он выждал немного, но она ничего не ответила, и он снова повернулся к ней. От легкого румянца лицо его казалось еще смуглее.

— Я хотел кое-что рассказать тебе… Если не возражаешь, разумеется! — торопливо прибавил он.

И, усевшись верхом на поручень кресла, подался к Анне.

— Дело видишь ли в том… — начал он. — Складывается все так, что я не очень уверен, смогу ли вернуться…

Она смотрела на него молча, сидела, не шелохнувшись, немного напряженно, неловко сплетя руки на коленях. Едва заметная тень скользнула в ее глазах.

Юлек засмеялся.

— Ну конечно, так только говорится! А в общем-то я наверняка буду крестным вашего ребенка…

— Ты в самом деле уезжаешь? — спросила она тихо.

— Нет, — сказал он.

Он никуда не уезжал. Речь шла о вооруженной и, по возможности, скорейшей помощи осажденным в гетто еврейским повстанцам. Разумеется, операция предполагается не слишком широкого масштаба. По необходимости, учитывая ситуацию и силу оккупантов, она может быть только ограниченной, стать некоей манифестацией, помощью скорее в моральном плане, нежели рассчитанной на реальную победу. Восстание евреев с самого начала обречено было на поражение, а гетто — на ликвидацию. Поэтому любая помощь в этих условиях может показаться неразумным умножением числа жертв. И все же Юлеку и еще некоторым удалось убедить руководство одной из радикальных организаций, что независимо от ее эффективности помощь сражающимся евреям со стороны поляков должна быть оказана. Со вчерашнего дня они разрабатывали задуманную операцию. Теперь план уже составлен, оружие и боеприпасы заготовлены, добровольцев набралось около пятидесяти человек. Начало операции — прорыв по ту сторону стены — назначено на нынешнюю ночь, со среды на четверг. Вот и все.

Анна сидела без движения, все так же склонив голову и сплетя руки на коленях.

— И что дальше? — спросила она тихо.

Юлек скручивал новую папироску.

— Что ж? — пожал он плечами. — Мы не развлекаться идем!

— Но это же безумие, то что вы делаете! — невольно вырвалось у нее.

Юлек нахмурил темные брови.

— Это ты говоришь? — сказал он с оттенком упрека.

Она смутилась. А он встал и принялся большими шагами ходить по комнате.

— Не думай, что мы делаем это, чтобы искупить вину и преступления своих соотечественников! Тут не самопожертвование, его мы не признаем! Все много проще: за стенами гибнут люди, которые борются за то же самое, за что боремся мы. За свободу! За будущее! И потому кто-то из нас должен быть с ними, это ясно, разве нет? Обычная солидарность, ничего более.

Он бросил взгляд на часы и остановился перед Анной. Минуту стоял молча, склонив голову, будто подыскивая нужные слова.

— Уже поздно! — сказал он наконец. — Я должен идти.

Когда она встала, он взял ее руку.

— Знаешь, — сказал он мягко, — я в сущности не знал своей матери, почти не помню ее. Но когда думаю о ней, мне кажется, она должна была в молодости походить на тебя… быть такой, как ты! Правда! — Он низко склонился к ее руке.

Только в прихожей она спросила, рассказать ли обо всем Яну.

Юлек задумался.

— Как хочешь! — решил он наконец. — Сделай, как считаешь нужным.

Минуту она еще стояла в прихожей. Юлек, громко стуча сапогами, быстро сбежал вниз, и когда она, вернувшись в столовую, выглянула в окно, он как раз пересекал улочку. Был он без шапки, в плаще, наброшенном на плечи. В какой-то момент он обернулся и, видно, заметил ее издалека — махнул рукой. И вскоре исчез за углом.

Прошло довольно много времени, прежде чем она осознала, что видит все как бы сквозь легкую дымку. Но теперь ей уже не нужно было сдерживать себя, и слезы потекли у нее по щекам.

Малецкий встретил пани Карскую в трамвае, так что домой они возвращались вместе. Карская была очень усталая и подавленная. Всю вторую половину дня она гоняла по городу в поисках покупателя пятисот пар мужских ботинок, и когда нашла наконец кандидата и дело казалось улаженным, обнаружилось вдруг, что вся партия двумя днями раньше была распродана. А может, ее и вовсе не было — продавец, оказывается, был только посредником, действовал через третье или даже четвертое лицо.

— Ну вы только подумайте! — жаловалась она Малецкому. — Целый день таких мучений, и все насмарку. Сил никаких нету…

Малецкий слушал ее рассеянно. С самого утра он терзался мыслями о доме, а теперь все неотвязней становилась тревога, не случилось ли чего непредвиденного в его отсутствие. Он то ускорял шаг, то замедлял, замечая, что пани Карская не поспевает за ним. Это, однако, очень его раздражало.