Был ли он связан с попытками убрать Мохова? Я имею в виду не себя – на это Бородавочник меня-то подталкивал совершенно недвусмысленно. Сейчас другой вопрос: помогал ли он специально подготовленным людям? То есть передал ли он в лондонскую резидентуру все данные на Мохова, например, имена и адреса его лондонских знакомых? Конечно, передал. Сообщил ли он, что по следу перебежчика идет и вольный стрелок, некто Пако Аррайя? Разумеется, нет. Бородавочник – один из двух людей в Конторе, которым я доверяю безусловно; если я и в нем буду сомневаться, мне пора завязывать и ложиться на дно.
Может ли Эсквайр быть как-то связан с Кротом? Не то, чтобы быть заодно, помогать ему или как-то покрывать? Просто знать об этом? Тоже исключено. Может ли он о таком догадываться? Вряд ли: он же с Моховым не говорил. Важно ли ему это знать? Несомненно. Рискую ли я, сообщая ему об этом? Рискую очень. Не лучше ли мне тогда сидеть тихо? Не лучше. Мы не знаем, как нам будет лучше. А раз так – делай, как должно, и будь, что будет.
Была еще одна возможность, которую никогда нельзя исключать. Этот Крот мог быть частью какой-то хитроумной комбинации Конторы. Настолько хитроумной и настолько важной, что поддержание доверия к этому источнику стоило пары-тройки жизней людей поменьше. Таких, как Мохов или я. О такой игре Эсквайр мог знать, и, возможно, в этом случае он был вынужден делиться информацией с другими участниками комбинации. И тогда открыть ему, что я знаю о существовании Крота, значило подписать свой смертный приговор. Конечно, конечно, Бородавочник дорожит каждым своим человеком. Конечно, он не раз говорил при мне «Сейчас не война», делая сложный выбор между безопасностью агента и выполнением задания. Но я же не знаю, насколько высоки ставки в той игре. Вон, Черчилль во время войны Ковентри пожертвовал, дал разбомбить целый свой город, чтобы не раскрыть, что англичане читали шифротелеграммы Вермахта. Нет, с полной откровенностью повременим пока.
Для очистки совести я порылся в расшифровках сотрудников Осборна. Их можно разделить на три части: недоуменный обмен вопросами перед его встречей с Моховым, лихорадочные звонки, в том числе в секьюрити «Челси», после покушения и осторожные, на эзоповом языке, разговоры после того, как Осборн и его шеф заподозрили прослушку. Короче, для меня ничего интересного.
У меня оставалась последняя зацепка – сын Осборна, Питер. Кстати, ему уже можно было звонить. Я позвал в свою гарнитуру:
– Шанкар.
– Есть Шанкар, – отозвался тот.
– Хочу подойти к тебе переговорить.
– А я не на базе, мы по городу колесим. В чем проблема?
Я рассказал ему про предстоящий звонок, который будет отслеживать МИ-5. Я, разумеется, собираюсь звонить коротко и из автомата, но Шанкара-то они не засекут заодно?
– Спасибо, что предупредили, но не думаю, – сказал Шанкар. – У нас же пассивное подключение. Но вы действительно не задерживайтесь – двадцать-тридцать секунд максимум. Лучше двадцать. И действительно вам лучше звонить из автомата. Я бы мог, разумеется, вас соединить, но если они к этому звонку серьезно подготовились… Нет, лучше не рисковать.
– А вы кого-то нового сможете вычислить?
– Если повезет. Мы сына слушаем все утро, но у него сплошные деловые разговоры. Мы, естественно, все пишем, но я даже не отдаю звук в расшифровку – мы и так запарились с этим.
– С отцом они больше не говорили?
– Исключить это на сто процентов нельзя. Сын мог оставить свой мобильный на столе, перейти в соседний офис и оттуда позвонить отцу с городского телефона на городской. Или на новый сотовый отца, если таковой появился. Наверное, появился, может быть, даже не один.
– Хорошо, я понял. На связи, Шанкар.
– Всегда на связи.
Я добрел до коридора. Ноги слушались меня все лучше. Еще бы и голову привести в полное повиновение. Радж любил сам работать с клиентами, и очередному мальчику, которых в переходах за магазином было как на улицах Бенареса, пришлось извлекать его оттуда. Однако Радж не выразил ни малейшего неудовольствия ни от того, что его оторвали от дел, ни от моей новой просьбы.
– Зачем тебе тюрбан? – всего-то лишь спросил.
– Мне надо позвонить из телефона-автомата.
Радж понял:
– Сейчас сделаем.
Проблема ведь в чем? Да, вы можете говорить по прослушиваемому телефону очень быстро. Но технари из МИ-5 успеют засечь район. Я собирался звонить с Трафальгарской площади. Народу там всегда много, но сколько телефонных будок? Может, с десяток. И тогда мои английские коллеги запросят картинку со всех видеокамер, которыми утыкана площадь, и тщательно рассмотрят каждого человека, который в точно такое-то время звонил из автомата в том районе.
Радж принес не только тюрбан, но и длинную широкую рубаху по колено.
– Это что такое?
– Курта называется. Это моя, мы примерно одного роста, – сказал он.
Я попробовал сопротивляться, чтобы остаться в джинсах, но Радж уверил меня, что это никак невозможно. Раз тюрбан, то и курта, и эти нелепые шаровары.
– Усы дать?
Я согласно махнул рукой – ряженый, так ряженый. И мне на губу вскоре были наклеены длинные и густые, как у сипая, черные усы.
– Послать кого-то с тобой?
Да, вдруг кто-то обратится ко мне на хинди? Но я вспомнил, что в Индии этих национальных языков десятки, так что английский сойдет в любом случае. Про акцент только не забывать.
– Нет, не стоит. Да я и ненадолго.
Я вышел на улицу. Нет, убежать даже от хромого я, конечно, не смогу, но меня и пошатывать перестало. Знакомой дорогой я вышел из переулочков на Уордор-стрит, а дальше по прямой добрался до Трафальгарской площади. Солнце уже не только светило, но и по-настоящему грело. Хорошо весной! Что бы с тобой ни происходило, уже одного упоминания даты – сегодня 20 апреля – достаточно, чтобы поднять настроение.
Красную будку автомата на углу Пэлл-Мэлл я заметил издали, но заходить в нее прямо с движения не стал. Нырнул в толпу фотографирующих итальянцев и привычно поискал глазами камеры видеонаблюдения. Вот они: одна – на стене банка, вторая, следящая за перекрестком – над навесом кафе, и там еще две, между третьим и четвертым этажами, направленные на площадь. Будем исходить из того, что еще одну-две я не определил.
Я зашел в телефонную будку, сунул в автомат карточку и набрал коммутатор адвокатской конторы. Любезный мужской голос тут же вызвался соединить меня с добавочным Питера, но прошла секунда, две, три, а соединение так и не было установлено. Выигрывают время, чтобы засечь меня. Я повесил трубку. Сколько я был у них на линии? Секунд десять. Теоретически, за это время не установить даже телефонную станцию, но лучше не рисковать. Я не спеша пересек площадь и у книжного магазина «Уотерстоунз» вошел в другой автомат. Добавочный Питера у меня был, просто было бы странно, что кто-то посторонний мог его узнать. Но давать своим противникам фору я не собирался.
Питер снял трубку сразу. Вчера он шутил, представляясь, сказал что-то типа: «Если я могу быть чем-то полезен, можете на меня рассчитывать». Сейчас же просто назвал себя: «Питер Осборн». Нервничает.
– Здравствуйте, мистер Осборн, – вчерашним задорным голосом сказал я, засекая время на часах. – Это Майкл Гусман, я звонил вам вчера по поводу Влада Мохова. У вас нет от него новостей?
– Новостей нет, мистер Гусман, но у меня есть для вас информация.
Сейчас тоже будет тянуть время. А чего мне дальше темнить?
– Тогда давайте скорее. Через десять секунд я вешаю трубку.
– Мой отец хотел с вами встретиться.
– Его телефон!
– Сейчас найду.
– Я вешаю трубку.
– Вот.
Питер быстро прочел мне восемь цифр, и я без лишних церемоний нажал на рычаг. Двадцать три секунды. Неплохо.
Я вышел из будки и пошел к входу в Национальную галерею. Там всегда толчея, а с галереи, сверху, мне были видны и первый телефон-автомат, с которого я звонил, и тот, из которого я только что вышел. Никаких подозрительных маневров. Никто не ворвался в будку, не сыплет на трубку порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Зря бы старались – я же каждое утро вместо маникюра наношу на пальцы специальную прозрачную пленку.