– Мы же друг друга поняли? – сказал я.
Водитель оживился и перехватил банкноту. Я отметил две особенности его носа: красного цвета и весь изрытый крупными порами. А тут есть, на что посидеть в пабе не один вечер.
– Вы говорили по-польски? – спросил он, приникая к окошечку, как бы желая разговором поблагодарить меня за такую щедрость. Может, и не позвонит сразу в полицию.
– Да, по-польски.
Таксист важно кивнул, он был доволен собственной эрудицией. Потом он разразился длинной тирадой на родном языке, из которой я не понял ни слова. Я недоуменно повернулся к Тоне, которая все слышала. Проще всего было сделать вид, что ты все понял, кивнуть и выходить. И опять я был неправ!
– Он говорит, ну, насколько я его поняла, – стала переводить Тоня, – что вез вчера одного поляка. Он точно так же говорил по телефону. Он ехал на стадион «Челси».
Мы с Тоней переглянулись. Что, вот она, та невероятная случайность, которая позволяет раскрыть идеальное убийство? Да нет, так только в кино бывает.
– Оно и понятно, «Челси» же купили поляки? – прикинулся дурачком я. – Или русские, что ли?
– Русские, русские. – Это я и без перевода понял. – Но этот был не футболист. Музыкант.
– Как вы сказали? Музыкант? – переспросил я.
– Да, у него была гитара.
Про гитару я тоже понял.
Подкрепить его радость от роскошных чаевых сознанием, что он поступает правильно? Ну, не упускать же такой случай!
– Хорошо. Тогда давайте поговорим серьезно.
Я достал свое удостоверение Интерпола и сунул его под нос водителю.
– Я сразу догадался, что вы из польской полиции, – довольно сказал старик, не знакомый и с испанским языком тоже.
– Вы везли его вчера утром? Часов в девять?
– Уже в десятом. – Старик устроился у окошечка поудобнее. Это был его звездный час. Все видели по телевизору таких людей, которые были свидетелями аварии на перекрестке или падения строительного крана. – Я подсадил его у метро в самом центре, на Стрэнде.
Я уточнил у Тони, правильно ли я понял. Правильно.
– Как он выглядел?
– Молодой парень, в бейсболке, с бритой головой. У него время от времени через щеку и шею жила пропечатывалась – там, где он показал, – перевела Тоня.
– Интересно. А как он был одет?
Тут опять Тоня пришла на помощь, и то ей тоже пришлось переспрашивать.
– Он говорит, что на парне был светло-зеленый плащ. И бейсболка тоже зеленая, без надписи.
Мы с Тоней переглянулись.
– А возраст точнее? – спросил я у водителя. – Лет двадцати двух – двадцати трех?
– Нет, постарше, лет тридцати. Для меня все они молодые парни. Высокий такой, худой.
Это я опять понял или решил, что понял. Уточню потом у Тони. Ну что, словесный портрет, считай, полный.
– Хорошо, спасибо, – сказал я, вылезая наружу. – Удачного вам дня!
– И вам тоже, сэр, – сказал водитель и заговорщицки прищурился: – Он что-то украл, да?
9
Я просил таксиста отвезти нас на Трафальгарскую площадь еще и потому, что там всегда толпы народа, в которых легко затеряться. Но раз мы и не попали под уличные камеры, был смысл просто нырнуть в метро. Мне нужно было спокойное место: переговорить с Шанкаром по гарнитуре, залезть в интернет и отправить сообщение Эсквайру. Так что ресторан или кафе по соседству меня не устраивали.
Тоня успела закурить и теперь молча ждала, пока я приму решение. Взгляд у нее снова был ироничным – умный взгляд.
– Далеко живет ваша подруга? – спросил я.
– Прилично. Почти в Уимблдоне.
– Тогда поехали, э-э, Антонина Владимировна.
– Тоня, – миролюбиво поправила она, затягиваясь. Торопится принять свою дозу яда, понимает, что мы сейчас спустимся в метро. – Я вообще-то по паспорту не Антонина, а Антония. Мама настояла: ее маму так звали. Мама наполовину болгарка. Так что я Антония. А вас как звать?
– М-м, Клеопатр.
Тоня улыбнулась.
– В моих жилах половина египетской крови, – уточнил я.
Что, кстати, не исключено. У большинства испанцев есть предки арабы, это как у множества русских татарские корни.
У Тони был проездной, дневной или недельный. Наверное, купила в аэропорту – она же, считай, местная. Я обычно тоже так поступаю, только в этот приезд еще не собрался. Так что мне пришлось встать в космополитичную очередь в кассу. Тоня осталась в сторонке и не спускала с меня глаз. Что, я тоже стал одной из ее немногочисленных зацепок?
В метро разговаривать невозможно, но Тоня то и дело внимательно, не скрываясь, поглядывала на меня. Мы сделали пересадку и, перебравшись на другой берег Темзы, доехали до «Саутфилдс».
– Вы обедали? – спросил я, когда мы вышли из игрушечного островерхого домика станции на оживленный перекресток. – Может, нам зайти куда-то поесть?
– Я не голодна. А вот купить выпить было бы неплохо. Мне, во всяком случае, пара глотков не помешала бы. Вы что пьете, Клеопатр? – спросила Тоня.
Я вспомнил:
– Джентльмен не пьет до захода солнца. А вы что будете?
– Я люблю джин, но от него потом жуткий сивушный запах изо рта. Все равно, что-нибудь крепкое. Виски.
– Угу.
Я принялся сканировать окрестности.
– Вон магазин, где продают выпивку, – показала Тоня. – Дальше ничего не будет, здесь же деревня.
И вправду, едва мы свернули с перекрестка на Реплингем-роуд, назвать это городом было уже трудно. Одинаковые ряды двухэтажных домиков, кстати, вполне буржуазного вида. Прохожих мало, но со значительной пропорцией чернокожих, а их в деревнях пока нет. Значит, все-таки город.
Дом подруги был совсем рядом, минутах в пяти ходьбы. Тоня зашла за низенький, выкрашенный белой краской заборчик, привычным жестом приподняла цветочный горшок в палисаднике и торжествующе показала мне ключ.
– Весьма неосмотрительно со стороны вашей подруги, – не одобрил такой беспечности я.
Чтобы испытать непоколебимость своей воли, я купил двенадцатилетний «Чивас-Ригал», который одно время был моим любимым напитком. Мы прошли на кухню, и Тоня первым делом села и налила себе полстакана. Потом сжала ноздри и сделала три больших глотка. Пьяницей она не была – у нее все лицо перекосило.
– Точно нет? – спросила она меня.
– Точно. Но вы не стесняйтесь.
– Нет, я не хочу напиваться. Мне просто нужен крепкий удар по мозгам. Они потом прояснятся и будут, как новенькие.
Прямо слово в слово мои ощущения и оправдание. Тоня снова закурила. Это – свои собственные ощущения я со времен молодости уже позабыл – возможно, тоже мозги прочищает.
Домик был совсем небольшой, но чистенький, обжитой, уютный. На первом этаже гостиная, некое подобие кабинета и кухня. Спальни, как это принято, были на втором этаже, на который вела крутая лестница с витыми перилами. Всюду фотографии и картинки на стенах, растений нет – видимо, подруга Тони выставила их в палисадник или доверила соседям, чтобы поливали. Письменный стол, плоская коробочка подмигивает без устали зелеными глазками – какой же теперь дом без вай-фая? Глубокое кресло, рядом на консоли лампа под абажуром – любит читать хозяйка дома, книги по всему дому раскиданы. Гостей сажают на два низких толстых мата, покрытых коврами. И столик такой же низкий, восточный. Другой мебели нет. Тоня сейчас, скрестив ноги в позу лотоса, за этот столик переместилась с бутылкой и сигаретой, а я бухнулся в кресло.
Я достал из волшебного мешочка свой второй айфон и, отыскав на письменном столе скрепку, принялся вставлять в него симку.
– Кстати, телефон Питера был в моей «нокии», – сообразила Тоня. – Я его на память не помню.
– Не страшно, я подскажу, – успокоил ее я.
Тоня выпустила дым в сторону и снова с интересом посмотрела на меня. Я в ее глазах сейчас, как Гарри Поттер.
– И еще куча телефонов лондонских друзей.
– У вас сейчас в Лондоне один друг – я. Возможно, и Питер тоже, только пользы от него будет мало. Ну и, с большой натяжкой, Осборн-старший.
– Но от него-то польза может быть, – вставила Тоня.