Потом пошли сообщения, вначале спорные и по-прежнему опровергаемые официально, о вампирах в Нью-Йорке. На прошлой неделе все радиостанции и телепередатчики Нью-Йорка прекратили вещание. И вот теперь…
— Ты же не веришь, что вампиры идут в Нью-Джерси, правда? — спросила Бернадетта. — То есть если бы они существовали…
— Ну, ведь в это трудно поверить? — ответила Кэрол, пряча улыбку. Потому что в Нью-Джерси вообще никто по доброй воле не сунется.
— О, Кэрол, не надо шутить! Это серьезно. Бернадетта была права. Это и в самом деле серьезно.
— Ну, если серьезно, то это совпадает с тем, что мои школьники слышали из Европы.
— Но Боже милостивый, сейчас же Страстная неделя! Страстная пятница! Как они смеют?
— Если подумать, это лучшее время Не будет ни одной мессы до Первой Пасхальной в воскресенье утром. Разве есть другой день в году, когда не служится ежедневная месса?
— Нет, — покачала головой Бернадетта.
— Вот именно Кэрол посмотрела на свои похолодевшие пальцы и почувствовала, как холодок ползет вверх по рукам.
Машина вдруг дернулась и остановилась, и послышался крик Бернадетты.
— Боже милосердный, они уже здесь!
С полдюжины фигур в черных мантиях столпились впереди на перекрестке, глядя в их сторону.
— Надо отсюда убираться! — сказала взволнованно Бернадетта и дала газ.
Старый мотор кашлянул и заглох — О нет! — взвыла Бернадетта, лихорадочно вертя ключом и давя на газ, а темные фигуры скользили к машине. — Нет!
— Тише, милая, — сказала Кэрол, кладя ей руку на плечо. — Ничего страшного. Это всего лишь дети «Дети» — это было не совсем точно. Два существа мужского пола и четыре женского, возраста около двадцати лет, но за густо накрашенными глазами угадывался тяжелый опыт взрослой жизни всех видов. Ухмыляясь и вопя, они собрались вокруг машины, четверо со стороны Бернадетты и двое со стороны Кэрол. Землистые лица были бледны от слоя белой пудры, насурьмленных век и черной губной помады. Черные ногти, кольца в ушах, бровях и ноздрях, хромированные штыри, пронзающие губы и щеки. Волосы всех цветов спектра, от мертвенно белого до угольно-черного. У мальчиков безволосая голая грудь под кожаными куртками, у девушек грудь почти голая в черных открытых бюстгальтерах. Ботинки из блестящей кожи или винила, сетчатые чулки, слой на слое кружева, и все черное, черное, черное.
— Эй, глянь! — сказал один из ребят. На шее у него был кожаный ошейник с металлическими остриями, угри под белым гримом лица. — Монашки!
— Пингвины! — добавил кто-то еще.
Это показалось им очень остроумным, и все шестеро зашлись в хохоте.
«Мы не пингвины», — подумала Кэрол. Она уже много лет не носила полного облачения — только наголовный плат.
— Блин, и удивятся же они завтра утром! — сказала грудастая девица в шелковой остроконечной шляпе.
Еще взрыв смеха у всех — кроме одной. Высокая худощавая девушка с тремя вытатуированными на щеке большими черными слезами и белыми корнями крашеных в черное волос отодвинулась, будто ей было не по себе. Кэрол всмотрелась. Что-то знакомое…
Она опустила стекло.
— Мэри Маргарет? Мэри Маргарет Фланаган, это ты? Еще хохот.
— Мэри Маргарет? — крикнул кто-то. — Это же Викки! Девушка шагнула вперед и глянула Кэрол в глаза.
— Да, сестра. Так меня звали когда-то. Но я больше не Мэри Маргарет.
— Вижу.
Она помнила Мэри Маргарет. Милая девушка, исключительно способная, но очень тихая. Прожорливая читательница, ей всегда было не по себе с другими детьми. В первый год ее оценки резко упали, а на следующий она не вернулась. Когда Кэрол позвонила ее родителям, ей сказали, что Мэри Маргарет осталась дома. Она не была в состоянии ничего больше выучить.
— Ты сильно изменилась за то время, что я тебя не видела. Сколько три года?
— Это ты говоришь о переменах? — сунулась в окно девушка в остроконечной шляпе. — Подожди до ночи. Вот тогда ты увидишь, как она переменится!
Она расхохоталась, показав хромированный шип в языке.
— Отвали, Кармилла! — сказала Мэри Маргарет. Кармилла не реагировала.
— Они сегодня придут, сама знаешь. Владыки Ночи будут здесь после заката, и это будет смерть твоего мира и рождение нашего. Мы отдадим им себя, мы подставим им горло, чтобы они выпили нас, и мы станем ими. И будем вместе с ними править ночью!
Это было похоже на отрепетированную речь, которую она наверняка не раз повторяла своей облаченной в черное труппе.