Бесс долго лежала в объятиях мужа, прислушиваясь к его размеренному дыханию. Ее созревающее тело требовало большего. Бесс сама не знала, к чему стремится, но случившееся разочаровало ее. Часто слыша шепот, недомолвки, намеки и скабрезные шутки, она воображала, что близость — это сказочное блаженство, взрыв чувств. Но то, что случилось сейчас, ничуть не походило на блаженство.
Час спустя требовательные, жадные губы завладели ее ртом. Даже в полусне Бесс удивилась тому, каким сильным и мускулистым вдруг стал муж. Она прижалась к мощному телу мужчины, державшему ее в объятиях, и вдруг обнаружила, что в ней неуклонно нарастает желание. Возбуждение было таким сильным, что Бесс хотелось закричать. Ей нравилось, что губы Роба вдруг стали безжалостными, а она сама оказалась беспомощной пленницей в его объятиях.
— Когда все будет кончено, ты изменишься раз и навсегда, — пообещал глухой голос, и Бесс всем сердцем пожелала приблизить это событие. Губы и руки Роба сводили ее с ума. Когда темная фигура нависла над Бесс, угрожая пронзить устрашающим орудием, она начала нетерпеливо извиваться в постели. Ее кровь пылала, грудь вздымалась, живот напрягся, а лоно жаждало быть заполненным. Страсть вспыхнула в Бесс, и с ее губ сорвался крик. Так вот что такое плотская любовь! Она завладевает всеми помыслами, а наслаждение отнимает последние силы!
Внезапно проснувшись, Бесс до мельчайших подробностей припомнила свой сладострастный сон. Казалось, рядом с ней лежал не Роб, а совсем другой человек — она отчетливо видела его, осязала, чувствовала запах. Бесс представляла себе Повесу Кавендиша так ярко, словно он прокрался к ней в постель под покровом ночной темноты. Она густо покраснела при мысли о том, как волновали ее прикосновения возлюбленного. «Будь ты проклят, Кавендиш! Чтоб тебе сгореть в аду!»
В это лето Роберт часто стремился к близости с женой, но каждый раз его попытки оканчивались неудачей. Бесс все чаще снился Повеса Кавендиш. Стыд и гнев преследовали ее наяву, и она решила, что когда-нибудь ненавистный соблазнитель поплатится за это.
С первыми осенними холодами у Роба вновь начался кашель. Несмотря на все заботы жены, его здоровье ухудшалось. К октябрю он слег. Роба не покидала слабость, и Бесс видела, что муж очень болен. Однако, никогда не жалуясь, он страдал молча и слабо улыбался жене.
Почти такую же страсть, как к жене, Роб питал к книгам. Пока он читал классическую прозу и поэзию, Бесс сидела рядом, занимаясь рукоделием. Однажды вечером в ноябре, когда они грелись у камина, Роб вдруг сказал:
— Мы женаты почти целый год. Знай же: это был самый счастливый год в моей жизни.
— Спасибо тебе, Роб! Смотри, этот гобелен я вышиваю к годовщине нашей свадьбы! — И Бесс показала мужу почти законченную вышивку, изображающую сказочный замок.
— Неужели этот всадник на белом коне — я? — недоверчиво прошептал Роб.
— Да, ты принц, а я — принцесса. Мне осталось только вышить наши инициалы и дату свадьбы.
— Какая ты умница, Бесс!
— Вздор, это ты умница. Читаешь стихи, книги по философии и даже сам выучил французский и итальянский!
Внезапно Роберт зашелся от мучительного, неутихающего кашля. Бесс встревожилась, увидев яркие пятна крови на его платке. Когда кашель прошел, она умыла мужа, уложила его в постель, села рядом и тихо заговорила, успокаивая его и себя:
— Пора готовить подарки к Рождеству. Для твоей мамы я вышью Барлоу-Холл на двух диванных подушках. Роберт печально посмотрел на нее:
— Бесс, это наш последний год
— Не говори так, Роб, прошу тебя!
Но уже в начале декабря Бесс пришлось признать, что дела Роберта плохи. Получив от родных приглашение отпраздновать Рождество вместе, она отказалась, поскольку ее крайне беспокоило здоровье мужа.
Как всегда, рождественская неделя выдалась хлопотливой, жители деревни навещали друг друга и строили планы на праздничный вечер. В канун сочельника начался снегопад, дети пришли в восторг. Младшие братья и сестры Роберта вытащили из сарая сани и отправились на прогулку. Обнявшись, Бесс и Роберт смотрели в окно. Они искренне радовались за детей.
По обычаю, в сочельник все жители ближайших деревень съезжались в церковь на веселую праздничную службу, которая продолжалась до полуночи. Едва стемнело леди Барлоу пожелала Бесс и Роберту счастливого Рождества, уселась в сани вместе с детьми и отправилась в эденсорскую церковь.
Проводив родных Роберта, Бесс заметила, что в доме вдруг воцарилась унылая тишина. Глядя в окно на плавно падающие снежные хлопья, она вдруг ощутила тоску.
— Сегодня ты что-то грустишь, Бесс, — тихо сказал Роб.
— Нет, что ты! — поспешно возразила она, вороша угли в камине.
— Мне очень жаль, что из-за меня тебе пришлось отказаться от развлечений, дорогая.
— Чепуха! Вдвоем мы отлично проведем время. Обменяемся рождественскими подарками, а потом выпьем мальвазии, которую я приберегла для такого случая.
Они вручили друг другу подарки, и Бесс разлила вино. Роберт первым открыл свой сверток. В нем оказалась матерчатая обложка для книг. Бесс расшила ее блестящим испанским шелком и украсила именем мужа. В нижнем углу значились инициалы супругов.
— Она прекрасна, как и ты, Бесс. Все, что сделано твоими руками, бесподобно.
Молодая женщина, ослепительно улыбнувшись, развернула подарок и увидела серебряный разрезной ножик. Его украшала голова оленя.
— Откуда он у тебя, Роб?
— Этот нож мне когда-то подарил дедушка.
— Но он, должно быть, дорог тебе. Зачем же ты подарил его мне?
Роб стиснул руку жены.
— Мне он больше не понадобится. Пусть теперь принадлежит тебе.
— Не говори так, Роб. Просто зимой тебе всегда становится хуже. Но скоро придет весна, и мы снова будем скакать верхом…
Роб приложил палец к ее губам.
— Бесс, нам надо серьезно поговорить. Ты всегда останавливаешь меня, и я благодарен тебе за это, но сейчас мне надо выговориться. Меня мучают кое-какие мысли. — Он указал на гобелен со сказочным замком, висящий на стене. — Больше я никогда не увижу Чатсвортского холма, но ты, Бесс, должна побывать там еще раз. Не отказывайся от своих мечтаний.
Она с трудом проглотила вставший в горле ком. Сегодня Роб казался ей не юношей, а умудренным годами старцем.
— Ты принесла мне счастье, Бесс. Прошу тебя, не скорби о моей смерти. Я сожалею только о том, что не смог подарить тебе ребенка. Из тебя получилась бы прекрасная мать, Бесс.
У нее сжалось горло, она не могла издать ни звука и только покачала головой.
— Ты должна жить и радоваться жизни! У тебя страстная натура, потому выйди замуж и заведи детей. Обещай, что выполнишь мою просьбу!
— Роб… — всхлипнула Бесс.
— Ты будешь жить за нас обоих. Это необходимо, Бесс. Пока ты была со мной, меня не покидала радость. Я даже не вспоминал про боль.
Переполненная благодарностью, Бесс обняла мужа и крепко прижала к себе.
— Я помогу тебе лечь, — сказала она, твердо решив позаботиться о Робе.
Он открыл ящик стола, стоящего возле кровати.
— Бесс, я составил завещание… Нет, выслушай — это очень важно. Бедняга Годфри Босуэлл, муж твоей сестры Джейн, который выкупил право на опекунство, после моей смерти может потерять все свои деньги — потому что ферма перейдет к моему младшему брату, Джорджу. — Роберт умолк, переводя дыхание, а Бесс ласково погладила его по спине. — По крайней мере Сиротский суд не отнимет у тебя твою долю. Бесс, милая, этого слишком мало, чтобы вознаградить тебя за доброту. Боюсь, две другие доли достанутся суду — потому что Джордж еще не достиг совершеннолетия. В завещании я назначаю опекуном Годфри Босуэлла — с тем чтобы никто не выкупил право распоряжаться имуществом Джорджа.
— Понимаю, Роб. — Бесс взяла у мужа бумагу и поцеловала его в лоб, а затем, заставив выпить мальвазии, уложила спать. Взяв стакан, она подошла к окну и устремила невидящий взгляд на заснеженные безмолвные поля. Бесс не могла больше обманывать себя: в глубине души она знала, что Роберту осталось жить совсем недолго, несмотря на все ее заботы. Бесс переполняла жалость к молодому мужу, но к желанию спасти его от смерти примешивались угрызения совести. Сколько раз она стояла здесь, у окна, чувствуя себя птицей в клетке.