Граф играючи проникал в самые тайные замыслы и происки сильных мира сего, используя добытые сведения в интересах Рима. Это был прирожденный дипломат и лазутчик, твердо знающий, чего он хочет. Его отличали острый ум, бьющая через край энергия, а главное беззаветная преданность делам святой матери-церкви.
Дон Мигель был выходцем из старинного каталонского рода де ла Верда. Он появился на свет всего лишь вторым сыном, поэтому вынужден был сам пробивать себе дорогу. По обычаям того времени, семья решила посвятить его церкви. Да и сам дон Мигель с радостью избрал духовную карьеру, грезя о кардинальской шапке, а там уж, что греха таить - о папской тиаре!
Будучи отдаленным родственником по женской линии весьма могущественному клану кардиналов из арагонского рода Борджиа, юный Мигель решил сделать карьеру в Риме. Кардинал Родриго Ленцуоло Борджа приходился ему троюродным дядей по матери, а тот всегда был привязан к родственникам, поэтому именно он в свое время оказал протекцию перед папой за своего племянника. Его святейшество сначала уступил, не желая связываться с могущественным испанским кланом, усилившимся до невероятности за годы правления папы Каликста III, но потом, когда юный испанец с необыкновенной ловкостью справился с рядом довольно сложных заданий, папа стал доверять ему и более деликатные и требующие большой осмотрительности дела.
Де ла Верда уже был готов принять сан, когда из дома пришло известие о смерти старшего брата, и с честолюбивыми мечтами пришлось расстаться, но к тому времени он уже плотно завяз в тенетах европейской политики, и не мог всё бросить ради возвращения в родной лен.
Епископ Братичелли тоже поначалу был недоволен, что над ним поставили человека светского, да еще столь дерзкого и стремительного, но потом и он в очередной раз восхитился мудростью папы, когда увидел каталонца в действии. Где бы ему понадобились месяцы упорного труда, дон Мигель добивался своего за считанные дни.
Сейчас же, перевалив через заваленные снегом горы, спутники с удовольствием отогревались на неярком, но уже по-весеннему теплом солнышке.
Ничто так не сокращает путь, как беседа с умным и знающим человеком. Епископ и дон Мигель знали об этом не понаслышке, и поэтому неторопливо разговаривали под мерный ход коней.
- Не могу я понять этих людей,- с досадой говорил де ла Верда,- ведь живут в нищете, не доедают, одеты в лохмотья, но с упрямством, достойным лучшего применения, ищут небесное царство на земле, когда им давно и четко было сказано, здесь его нет! Так они упрямо талдычат, мол, если все оденутся в рубище, и станут питаться отбросами, то оно непременно предстанет перед алчущими взорами!
- Дьявол везде найдет лазейку,- со вздохом заметил епископ,- постоянно твердя о смирении, они сами о нем забывают, выступая против нашей общей матери-церкви.
- Меня всегда бесила человеческая тупость! Почему молитвы грязного нищего священника в их понимании ближе к Богу, чем нормально одетого и сытого? Мне кажется, что еретиками движет обыкновенная зависть. Работать они не хотят, разбогатеть не могут, вот и решили, раз они не могут быть богатыми, так надо всех сделать бедными! Вот положи перед носом самого закоренелого сторонника бедности и смирения два куска мяса - один жесткий и плохо прожаренный, да еще тухлый вдобавок, и кусок отличного жаркого, что он выберет?
- Это все гордыня,- согласился епископ,- убогие и нищие духом они вообразили, что умнее всех, даже наместника Бога на земле и начали мутить народ, и чего они добились? Кровь, обнищание и смерть! Кстати, о жарком! Конечно, сейчас пост, но очень бы хотелось, где-нибудь пообедать! Боюсь только, до Брно нам не найти ни одной приличной харчевни.
В город путники попали только к вечеру, едва успев к закрытию городских ворот.
Отогрелись, отоспались, сменили дорожную одежду на парадную, и утром, в один из дней третьей недели поста, оказались во дворце маркграфа.
- Что за захудалый двор?- брезгливо скривил нос де ла Верда,- только при таком и процветать всяким убогим ересям!
- Сердце нашей матери-церкви одинаково широко раскрыто и для богатых народов, и для бедных,- поучающее упрекнул каталонца епископ.
Впрочем, он знал, что как только дело коснется целей поездки, его спутник отбросит в сторону брюзжание, и покажет себя с наилучшей стороны.
Маркграф, разумеется, был заранее предупрежден, что его государство навестит папский посланник. Наслышан он был и о самом доне Мигеле, как о лицемерном и коварном интригане. Не сказать, чтобы его порадовал этот визит, но король Корвин упомянул в личном послании, что крайне заинтересован в благополучном исходе переговоров между папским легатом и маркграфом, и связанный вассальной клятвой, тот вынужден был с гораздо большей готовностью принимать у себя при дворе этих опасных и неприятных людей.