Стефка, в силу своего невежества по данному вопросу, была очень далека от костров инквизиции. А так как бабка Анелька постоянно призывала проклятия на голову еретиков и колдунов, обвиняя их даже в плохом удое какой-нибудь коровы, она как-то поинтересовалась у эконома Вацлава:
- Чем страшны ведьмы? Тем, что пьют человеческую кровь и пожирают живьем младенцев?
- Помилуй Бог, панночка,- испуганно перекрестился тот,- откуда вы это взяли?
- Но все говорят, что они продали душу дьяволу!
Старик только пожал плечами.
- Отдают души князю тьмы люди! Причем тут ведьмы? Этот дьявол вечный путаник, вот и перепутал в неразумных головах черное с белым, а расплачиваются невинные!
Тогда она ничего не поняла, хотя по напряженному лицу Вацлава догадалась, что он сказал нечто важное. Впрочем, мало что разъяснилось и из патетической речи супруга.
- Неужели необходимо,- хмуро поморщилась Стефка,- сжигать живых людей? Как это страшно!
- Конечно, страшно, - снисходительно согласился дон МИгель, - но пусть они лучше претерпят временную боль на костре, чем их души отправятся на муку вечную в ад.
- Разве нельзя еретикам доходчиво объяснить, в чем суть их заблуждений, не прибегая к пыткам и аутодафе! Не слишком ли жестока инквизиция?
- Что вы, дорогая, - вступил в разговор епископ,- отправлять заблудших на костер, братьев инквизиторов заставляет жалость к согрешившим людям!
Как не старалась Стефка, она ничего не поняла из сказанного. Дон Мигель, увидев её озадаченное лицо, осуждающе покачал головой, но все-таки принялся терпеливо объяснять, оперируя доступными юной жене понятиями.
- Разве, когда в вашем родном замке провинившемуся холопу приказывали устроить порку, то делали это из ненависти? Нет, просто хотели, как можно действеннее показать, что делать так, как он, нельзя! Суровым наказанием в то же время предупреждали и всех остальных, что их ждет в случае подобных провинностей! Ведь так?
- Так! - нехотя кивнула она головой.
Но мужу видимо было недостаточно этого вялого согласия, поэтому он не поленился добавить аргументов:
- Настоящий сеньор любит своих вассалов всем сердцем! Скорбит о них, защищает, но и наказывает, как любящий отец сына, заботясь и об их имуществе, и о душах! Наша церковь - сеньора всех христиан! Мы все её рабы и она всех нас любит и, наказывая, скорбит, но другого выхода у неё нет. Если не отсекать гниющие ветки, погибнет все дерево!
- Мне рассказывали братья-доминиканцы,- живо подхватил его слова епископ,- что, заставляя ведьму признаться в содеянном, они сами испытывают те же муки, что и она! Но из жалости к этим тварям Божьим, не дают поблажки и принуждают себя применять к ним суровые пытки.
У Стефки заломило болью виски. Она осознала, что никогда не поймет этих людей, и от этого становилось не по себе. Как и всякая жительница замка, девушка не раз была свидетельницей жестоких наказаний провинившихся холопов, но никогда убийства, да еще столь мучительного и, при этом, с таким убеждением оправданного.
- Но разве можно мучить того, кого любишь?- наконец устало спросила она, обреченно поникнув головой.
Губы де ла Верды внезапно изогнулись в лукавой улыбке.
- Иногда мука превращается в наслаждение,- он интимно понизил голос, бросив красноречивый взгляд на погрустневшее лицо супруги,- вам предстоит в этом убедиться, как только вы начнете учить испанский. И уверяю, что после этого вам будут уже глубоко безразличны все ведьмы мира!
Стефка покраснела и смутилась. В такие моменты ей хотелось убежать от него куда подальше, и одновременно, что-то опасно завораживало её в самих интонациях вкрадчивого мужского голоса, заставляло испуганное сердце биться в предчувствии чего-то пряно неведомого и таинственного.
Впрочем, только Братичелли знал, насколько сбит с толку и очарован своей женой его спутник. Он с понимающей улыбкой ловил его на рассеянных взглядах, бросаемых на красавицу новобрачную, на ответах невпопад. Будучи от природы мудрым человеком, епископ понимал, что де ла Верде нужно осуществить свои брачные права, остудить пыл, успокоиться, и тогда он вновь станет тем блестящим дипломатом, которым показывал себя на продолжении всей их нелегкой миссии. Увы, пока на это не было ни времени, ни возможности, а значит, дон Мигель так и должен был томиться от неразделенной страсти.