Он пел, Ульрика смотрела на самозваного менестреля, и, хотя в комнате была ещё куча народа, фон Валленбергу казалось, что они одни не только в этом доме, но и вообще, во всем мире. Песня лилась из него, как будто даже без его вмешательства - легко и просто выражая то, что переполняло его сердце.
Когда стихли последние аккорды, в комнате воцарилась тишина. Де Моле был в таком бешенстве, что сразу даже не смог найтись, что сказать.
- Да, как ты посмел, молокосос! - наконец взревел он,- да я... да я сейчас вытрясу из тебя твою трусливую душонку!
И пока перепуганная внезапным взрывом женская половина дома успокаивала вышедшего из себя вельможу, растерянный Вальтер тихонечко ретировался.
Он шел по заполненным народом улицам вечернего Парижа в полном расстройстве чувств, ничего не видя и не замечая, пока чуть не попал под копыта коня. Разозлившийся всадник от души огрел ротозея плетью. Внезапная боль привела Вальтера в себя, и как раз вовремя, потому что его догнал какой-то паренёк в костюме пажа, и, сунув записку, быстро умчался восвояси. На листе надушенной бумаги было торопливо нацарапано: Завтра. 8 вечера. Тампль.
Вальтер долго невидящими глазами смотрел на лист. В его душе шла напряженная работа - он отказывался понимать эту сирену с лучистыми, как алмазы, глазами. Маркиз де Моле, как теперь стало известно, был её признанным женихом, Гуго уехал испрашивать разрешение на женитьбу, ему же она назначила свидание!? И где гарантия, что девушка кружила головы только им троим, а не целому десятку таких же простофиль? Но..., зачем? Ведь выйти замуж она могла только за одного?
Да, Вальтер был в первый раз в своей жизни влюблен, но, как видим, отнюдь не потерял головы. Ему это было не свойственно. Не найдя ответов на свои вопросы, он решил узнать все из первых уст, и поэтому особо не мучаясь угрызениями совести, устремился в назначенный час на свидание.
Места возле Тампля были укромные, и поэтому там располагалось признанное место для свиданий парижан. Прогуливались, любуясь зажигающимися на майском небе звездами какие-то парочки, слышался женский смех, доминировали запахи травы и распускающихся почек. Как и положено капризной кокетке Ульрика опоздала, но терпеливо ждущий Вальтер сразу же заметил закутанную в плащ с капюшоном фигурку, стоило ей только вылезти из носилок. Девушку сопровождала служанка, но она почтительно остановилась в отдалении, когда её госпожа подошла к молодому человеку.
- Мадемуазель,- низко поклонился Вальтер,- вы сделали меня счастливейшим из смертных, позволив ещё раз полюбоваться вашей красотой.
Глаза девушки насмешливо блеснули из тени капюшона.
- Вы увидели бы больше, если бы я вам просто приснилась,- фыркнула она,- впрочем, у поэтов хорошее воображение!
Итак, она ещё вдобавок была и остроумна!
- Одно ваше присутствие делает меня счастливым! - вежливо не согласился он.
Но красавицу уже не интересовал обмен вежливыми фразами.
- Эта ваша песня, вчера, - взволнованно спросила она,- кто её автор?
- Я,- признался Вальтер,- она вам пришлась по душе?
Спутница тихо рассмеялась.
- Можно подумать, что найдется девушка, которую не заденет такое признание в любви! Но я не понимаю..., я вас не помню! Когда вы могли увидеть меня раньше, чтобы посвятить столь прекрасный мадригал?
Можно было сказать правду, и как знать, вдруг она бы поверила ему, но... зачем? Чтобы дать ей возможность нанизать ещё и его сердце в свое ожерелье несчастных влюбленных?
- Я впервые вас увидел на ристалище,- Вальтер лгал, но лгал по наитию, вдохновенно, - когда этот крупный парень - фон Валленберг положил к вашим ногам победу на поединке!
Гуго ему ни о чем подобном не рассказывал, но младшему брату и не нужно было много знать, чтобы догадаться, при каких обстоятельствах такая девица могла подарить надежду его брату. Выходило, что только на турнире - там, где тому не было равных.
Ульрика звонко расхохоталась. И столько в её смехе было пренебрежения, что у младшего фон Валленберга тошнотворно сжалось сердце предчувствием неминуемой беды.
- О, этот страшный медведь! Представьте себе, уродливый, словно тролль, трирец вообразил себя влюбленным в меня! Разве не смешно?!
- Смешно,- согласился взбешенный Вальтер, но, протянув бессердечной кокетке руку, предложил немного прогуляться,- вечер великолепный! А как вы относитесь к его страсти? Она оскорбляет вас?
- Почему же? - удивилась та. - Пусть сражается на ристалище, прославляя мою красоту! Знаете, был некий Бернар дю Геклен...
- Конечно, я знаю имя освободителя Франции, но причем здесь трирец?
- Он тоже был уродливым, но всю жизнь положил на служение даме Тоффане! Почему бы этому фон Валленбергу не служить мне так же?
В общем-то, обычная история для рыцарских времен. Но подобные куртуазные выверты были не в чести у фон Валленбергов, фамильной чертой которых был хладнокровный прагматизм. Идеалы рыцарства, конечно, достойны уважения, но рисковать жизнью за внимание женщины, которая принадлежит другому, было с точки зрения потомков этого рода, вопиющей глупостью!
- А вы тем временем выйдите замуж за маркиза де Моле?
- Разумеется! Де Моле богаты и влиятельны, да и не выбрала бы я никогда в спутники жизни, какого-то уродливого бастарда! Но любить и прославлять себя - запретить не могу! - девушка победоносно вздернула хорошенький носик. - Я думаю, что трирец должен быть счастлив хотя бы этим! Любовь ко мне может освятить его жизнь и прославить имя!
- Надеюсь, вы не говорили с ним об этом?
- Ревнуете? - кокетка игриво ущипнула Вальтера за руку. - Не надо! Вы такой красавчик, что глупо ревновать! Но когда фон Валленберг заговорил со мной о любви, я,- она притворно вздохнула,- не смогла его оттолкнуть! Ведь он почитает меня словно мадонну! Его чувства чисты и возвышенны!
Не больше и не меньше! Вальтер прекрасно знал своего брата, и был твердо уверен, что единственное, чего тот хотел от этой девушки сейчас целомудренно прикрыто юбками и к высшей любви не имеет никакого отношения.
Но оставался невыясненным ещё один вопрос!
- А я,- глухо спросил он, после небольшой заминки,- могу ли я рассчитывать на место в вашем сердце?
Покосившись на девицу, Вальтер заметил, как лукавая улыбка изгибает нежные губы.
- Менестрель, столь прекрасно поющий о своей любви, всегда найдет уголок в сердце дамы!
Итак, все нашло свое объяснение - пока эта крошка гостеприимно разверзнет бедра перед деньгами и положением де Моле, его брат будет, как последний придурок, махать, прославляя её красоту, мечом, а ему отведена роль нового Петрарки - петь о красоте платонической любви к замужней даме. Веселенькую жизнь им уготовила эта тщеславная, помешавшаяся на собственной красоте вертихвостка!
Холодное бешенство, забурлившее в груди Вальтера, не находя выхода, сделало единственное доброе дело - оно погасило огонь, пылающий в его душе. Вальтер влюбился в Ульрику за несколько мгновений, практически за такой же срок её и разлюбил.
- Уже поздно,- продемонстрировал он нарочитую заботу,- как бы вас не хватились дома?
- О, не беспокойтесь,- поспешно заверила его Ульрика,- я периодически навещаю свою старую тетку. А у неё настолько плохо с памятью, что она тот час забывает обо мне, стоит мне пересечь порог её дома!
- А не могли бы вы, как-нибудь отправиться к ней ночевать?
Вальтер шел наобум! Девушка укоризненно рассмеялась.
- Однако..., вы дерзкий менестрель!
- О, вы меня не правильно поняли,- фон Валленберг продемонстрировал испуганное смущение, - я хотел бы без помех спеть песни, которые сочинял, грезя о вашей красоте! Разве я бы осмелился посягнуть на вашу честь? Она для меня священна..., но если вы мне не доверяете, то пусть единственным слушателем моих виршей будет месяц на небе!
Такая приманка не могла не сработать. Тщеславная самовлюбленная девица была настолько в восторге от себя, что не осталась равнодушной к такой грубой лести. Но, видимо, остатки здравого смысла все-таки восставали против подобного безрассудства, поэтому Ульрика колебалась.