.
Вчера мне нужно было зайти к одной пожилой клиентке, чьи перемещения ограничиваются пределами спальни. Возвращаясь по улице Де Боз-Ар - темной и фальшивой, с гулкими, обсаженными бересклетом в ящиках дворами, я прошел мимо гостиницы, где умер Оскар Уайльд, в соседнем с ней доме помещается магазин фотографических репродукций; рядом с прилавком, на мраморной доске, можно прочесть:
ТЕЛО БЛЕЗА ПАСКАЛЯ,
СКОНЧАВШЕГОСЯ 19 АВГУСТА 1662 ГОДА
В ЭТОЙ ПРИХОДСКОЙ ЦЕРКВИ СЕНТ-ЭТЬЕН-ДЮ-МОН,
ПОХОРОНЕНО РЯДОМ С ЭТИМ СТОЛПОМ.
R.I.Р
Два лика одного и того же поиска. Однако, если я завидую Паскалю, достигшему последних рубежей воображаемого в погоне за высшим свершением, то Уайльда мне жаль, ибо он имел несчастье видеть, как химера рассыпается у него в руках, и умер не столько из-за того, что был смертен, а из-за того, что однажды ее настиг. Да, химеру. Все любови - родящие, убегающие линии - параллельны, так как встретиться им никогда не дано.
Раскаленный каменный тигр храма Мендут схватил обезьяну, пожелавшую над ним возобладать, и, прицепив ее к собственному телу, безжалостно тащит по земле, пока она не умрет.
Я, конечно, знаю, что смерть обезьяны - всего лишь один из порогов, которые нужно переступить. Но тигр...
С некоторых пор Бланш стала неизменно появляться у нас с железной коробочкой, которую сжимала в руке с обгрызенными ногтями. Раньше в ней лежали пастилки от кашля - единственные сласти, дозволенные детям пуритан. Бланш рассказала мне, что у нее там хранится освященная облатка, и обещала как-нибудь ее показать. Иначе говоря, пока ее тетки выслеживали грех с хищным вниманием варана, подстерегающего добычу, Бланш фактически на их глазах совершала грех, страшнее которого не бывает - грех, который бы ей не отпустили. Причащаться, чтобы осквернять, исповедовать веру, чтобы богохульствовать – вот были единственные свободы ее детства.
Как-то раз, когда у открытого окна моя кузина произносила кощунственные слова, рвавшие мне душу, я вдруг увидел в оконном стекле отражение нас обоих: профиль Бланш, стоявшей ко мне лицом, и себя самого – на три четверти в фас, отвечающего на каждое богохульство содроганием и кратким рывком торса вперед, что можно было бы принять вызванное шоком негодование, если бы не движения губ и не напряженное внимание на моем лице - все, что выдавало поощрение, которое выказывал Бланш, до сих пор того даже не сознавая, будто диктуя ей слова, которые ожидал услышать, неслышно рождая внутри себя эти жуткие водопады, низвергавшиеся с ее губ.
Я часто возвращался мыслями к увиденному, особенно в те времена, когда еще верил. Будучи совсем ребенком, я все же усмотрел в этом свою ответственность или, по меньшей мере, сообщничество. Однако сознание этого сообщничества начало мучить меня еще раньше. Поскольку до того момента я неизменно приписывал богохульства одной Бланш, отводя себе лишь роль возмущенного зрителя, - втайне счастливый своей ранимостью, которой она, несомненно, завидовала, как позже мне суждено было позавидовать ее вере, - я никогда не говорил об этом на исповеди, подтверждая таким образом самому себе, хоть я в том и не сомневался, насколько я был не виновен в этих преступлениях. И вот внезапно и почти неоспоримо я обнаружил, что двигало мной, по сути, опасение лишиться привычного опиума и, более того, оказаться вероятным источником святотатства. Поэтому образ, увиденный в оконном стекле, дал мне богатую пищу для размышлений.
Подобно фараонам, египетский сфинкс позаимствовал свои зооморфные атрибуты у льва - солнечного и мужественного, олицетворяющего огонь-прародитель. Вот почему вопрос, задаваемый львом - не что иное, как вопрос о мистических связях между созидательным и разрушительным импульсами огня. Именно этим символом как таковым широко воспользовались алхимики Средневековья. Если материальное существование тигра, как кажется вначале, закрывает ему прямой доступ к определенному, четко ограниченному мифу, то сущность тигра, тем не менее, спонтанно приобщает его к тому, что Э.-Т.-А. Гофман назовет «Der Dunkle im Spiegel»[10]. Пантера, рысь и тигр следовали за Дионисом в его свите, ибо он - властелин скрытых вещей, сметного пьянства, безумия и тайных бездн. Являясь поочередно Богом и жертвой, вином и кубком, мужчиной и женщиной, Дионис повелевает метаморфозами. Иногда метаморфоза называется мимикрией