— Господи! — просил протопоп. — Вразуми! Претерпел за Слово Твоё, за Истину Твою. Пережил лютый поход, смерть детей и всякое. Господи, а люди живут, как жили. Молятся, не боясь Тебя, а боясь властей. Никто за отступничество не наказан. Наказаны, кто остался с Тобою, Господи. Господи! Чья правда — правда?
Кланялся без счёту, пока не рассвело.
И увидел на горке, а она вот, горка-то, — медведь, глядя на него, кланяется. Махнёт лапой у морды и башкой в землю.
Вздрогнуло сердце, не ради страха перед зверем — от предчувствия. Как сквозняком прохватило. Ушёл через кипрей к потухшему костру, лёг на своё место и заснул.
Лазарь его разбудил: ушица сварилась. Похлебали. Пошли грибов нарезать.
Груздей было множество, Аввакум подряд брал, лишь бы гриб не попорчен. Всё под ноги глядел, а когда корзина наполнилась, поднял глаза — боровики! Полком стоят. Полковник впереди, шапка с заслонку и набекрень. За полковником ребята все серьёзные, крепыш на крепыше.
Пришлось Лазаря на подмогу звать.
— Ну, батька, счастье у тебя основательное! — говорил весело Лазарь. — Коли рыба идёт, так большая, коли грибы — так нашествием.
— Мне и по шее дают не рукою — оглоблей, — согласился Аввакум.
6
Нажарила Анастасия Марковна хариусов, грибной икры наделала, не стыдно гостя принять. Послал Аввакум за Крижаничем. Встречать вышел на крыльцо.
Крижанич уже издали разулыбался. Уже приготовленное приветствие щекотало ему язык, как вдруг на первой же ступеньке Аввакум осадил пришедшего жестом и словом:
— Стой, где стоишь! Не подходи, говорю. Прежде признайся, какой ты веры...
Окатила обида ушатом кипятка: у хорватов кровь горячая. Но сдержался учёный муж, ответил смиренно:
— Отче честной! Верую во всё, во что верует святая апостольская соборная церковь. Иерейское благословение почту за честь. Окажи мне сию честь, прошу тебя.
— Веры, веры, спрашиваю, какой?! — крикнул Аввакум сверху.
— О своей вере архиерею скажу, коли спросит. Уж никак не первому встречному, к тому же ещё и сомнительной веры...
— Сомнительной? — усмехнулся Аввакум. — Прислали ещё одного чёрта людей смущать!
Ушёл, хлопнув за собой дверью.
Крижанич стоял у крыльца, онемев от позора. Превозмог и ярость свою, и смятение своё. Поворотился, пошёл прочь, сокрушённо качая головой.
Каковы эти русские! Голосят, что никто их не любит. Себя бы научились любить. Этот протопоп самого Христа осудит за то, что позволил Марии Магдалине ноги поцеловать. Им кнут и тюрьма в радость. Есть чем кичиться. Тяжёлый народ, невежливый.
7
На хариусов иной человек поспел. Крижанич с глаз долой, а на порог гостья. Монашенка... с двумя малыми детьми. Один ребёнок в пелёнках, другой тоже на руках.
Вошла в дом и — к батюшке. Положила младенцев на пол, к его ногам.
— Вот казнь моя! Грех, какого не токмо чёрными ризами, но и власяницей не отмолить.
— Анна! — узнал Аввакум свою духовную дщерь, молитвенницу прилежную.
— Агафья в иноцех! — поправила монашенка. — С месяц как Агафья... Не одолела я, батюшка, сатану. За хозяина моего замуж пошла, за Елизара. Вот он, грех, — убиение девства моего.
— Что же, помер Елизар, коли постриглась?
— Слава Богу, жив-здоров!.. Отпустил, сжалился, глядя, как мечусь между Богом и печкой... Негожая из меня жена... Совсем-совсем плохая.
— Помню, как на правиле с тобой стояли. Неистова была в поклонах. Я — тыщу, ты — две, я — две, ты — три.
— Любила Бога, да променяла на Елизара.
— Молчи, дурища!
— Молчу, батюшка! — упала в ноги, плача, охая.
Детишки с перепугу заорали. Прибежали домочадцы.
Монашенка кланялась каждому в ноги, прощения просила. Анастасия Марковна подняла детишек, унесла на другую половину дома.
— Блядь я, батюшка! — распалила себя Агафья. — С младых лет похоть свою нянчила, на Елизара глядя. Он меня девочкой из полона выкупил, у кумыков... Елизар с женою жил, а я, сучка, завидовала... Богу с тобой молилась, а сама ждала, когда Елизар овдовеет. Тебе говорила — постричься хочу, а хотела беса в себя! Прости, батюшка, коли есть мне прощение.
— Тебя бы палкой, да помню, как спала ты три дня кряду, да сон твой о палатах Аввакумовых... Может, тоже брехала?
Монашенка рухнула на колени.
— Упаси Боже! Водили меня ангелы по твоим палатам, батюшка. Стол белый, со многими брашнами!