„Знаю, знаю! — гавкнул Лев. — Как ты здесь оказался? Это ты хотел спросить?“
„Да. Именно это!“ — сказал Астом, разглядывая щелевидный вход в пещеру.
„Там никого нет! — рыкнула собака. — Так вот, Даки пришла к тебе во сне. Ты обнимал её, как живой. Потом она запустила твой двигатель. Мы взлетели и взяли курс на Тибет. Ты орал от наслаждения, как сирена ментов, и распугал по пути всех претов. Я чуть не обосрался. Даки ведь не могла меня бросить! Я поддерживал ваш Несравненный Лотос Огня, а люди видели нас как НЛО. Хочешь есть?“.
„Нет! — отказался Астом. И добавил. — Я хочу побыть один!“
„Здесь и так никого нет. На много вёрст или миль, как у вам там?…“
„Сходи погуляй! Я никуда не убегу!“ — попросил человек собаку.
„Захотел бы, да не сможешь“ — обиженно проворчал Лев и побрёл прочь.
Астому казалось, что сон ещё продолжается. Он сел в позу лотоса и стал медитировать. В медитации раскрывалось неизвестное.
Становилось понятно, что есть вещи непроизносимые и немыслимые. Поэтому, они именуются тайными.
Именно к таким относятся тайные состояния души — в так называемом „сокровенном, небытии“. Они стоят до разума человека, явлены в его предсознании, и поэтому о них не имеет смысла говорить.
Слова тотчас же обратятся в ложь, показав лишь одно: говорящий на самом деле ничего не знает о сокровенном и пребывает в искушении желанием поведать о сокровенном.
Основной враг непосредственного — интуитивного проникновения в суть вещей — это слова.
Для этого врага существуют особые стратагемы.
Всякое слово не только определяет мысль, но к тому же и заключает её в определенные жесткие рамки.
Это, в конечном счете, и позволяет наладить коммуникацию между людьми на уровне слов, так как существует определенная „договоренность“ о значении того или иного слова.
Но тем самым слово ограничивает поток сознания, вырывая из него какие-то куски, которые можно выразить в речи — дискретные структуры.
Здесь заключается опасность подмены значений слов, вместо того, чтобы воспринимать реальность ультракосмоса, которая начинается там, где кончается слово, знак и вообще всякая форма.
Космонавт не питает иллюзий на этот счет — он знает: „Искренние речи не изящны, изящные речи не искренни. Добрый не красноречив, красноречивый не добр. Знающий не говорит, говорящий не знает“.
Можно ли подобрать истинное слово?
В ультракосмосе создается особый метаязык, где набор слов сводится до минимума, чем максимально расширяется их смысловое значение.
Одно слово заменяет целые фразы и наоборот одно высшее начало обыгрывается в десятках терминов.
Главное, чтобы мысль не застывала на одном понятии, а понимала всю его относительность.
Ультракосмос воспринимается как антисистема по отношению ко всему, с чем человек сталкивается в жизни. Законы логики исключают наличие третьего элемента в бинарной системе. Логика утверждает, что может быть либо „белое“, либо „черное“, но никак ни чернобелое одновременно, либо мудрец — либо глупец, либо бог — либо дьявол, и, тому подобное…
Ультракосмос ненавязчиво показывает, что „познав белое, сохраняется и черное“, т. е. вещи постигаются через свои противоположности, для чего и существует закон „парного рождения“.
Поэтому одно сторона вещи автоматически предполагает наличие в ней же противоположности: черного в белом, плюса в минусе, дьявола в боге, Инь в Яне, Юм в Ябе.
А поскольку всякая вещь неравноценна самой себе, то бессмысленно пытаться одним „метким словом“ выразить содержание ультракосмоса.
Поэтому, истинное действие — это бездействие, а глупец в мирском смысле может на самом деле оказаться мудрецом.
Через такой метаязык человек может воспринять игровой, „ненастоящий“ характер слов.
Отбросив ненастоящие, но на первых порах необходимые слова, а, следовательно, и оформленные конкретные формы, человек увидит мир истинной бесформенности — Пустоты, форму без форм, которая и есть сам ультракосмос.
Проникновение в Ультракосмос начинается с прекращения оппозиций с миром, этим вязким болотом желаний и деятельности.
Затем включается подлинное доверие между природой и человеком.
Не показывая себя миру, космонавт не заметен для противников и может не беспокоиться за свою жизнь.
Основная стратагема — избегать столкновений с миром, тогда космонавт может понять его целостность и внутреннюю подоплёку всего сущего.
Тогда не остаётся никаких вопросов.
Не остается никакого поля для деятельности.
Не остается места для дальнейшего накопления кармы.
Где-то громыхнуло, и сосредоточение ослабло.
Этим воспользовался обычный ум и сразу же возразил медитирующему:
„Если бездействие является лучшим средством против накопления кармы, то какая польза социальному обществу от недеятельного человека?“
Второй источник сознания пришельца, не раздумывая, ответил:
„Человек часть биосферы, где есть аналогичные примеры среди деревьев.
Если от какого-либо дерева нет никакой пользы, если оно ни на что не годится, то его не срубают и не ломают, вот почему оно может долго прожить.
Ведь, деревья, которые полезны и годны для обработки, которые приносят плоды — несчастны, их ломают и калечат, они из-за своей полезности терпят урон и умирают, не достигнув своего жизненного срока, уготованного им природой.
Поэтому самые светлые люди в мире сделаны из материала, в котором никто не нуждается“.
За склоном опять громыхнула. Приближалась гроза. Из-за вершины снежного хребта, под которым сидел человек, показались края тёмной тучи. Она легко перевалила через хребет. Впереди неё вниз понесся штормовой вал.
Пришелец протиснулся в щель пещеры и, высунув голову, позвал:
„Лев! Сюда! Ко мне! Быстро“
Пес бродил где-то ниже, и сейчас, высунув язык, с трудом набирал высоту.
С учащенным дыханием он, наконец, выбрался на площадку.
„Иди сюда, псина! Снесет!“ — крикнул человек, освобождая место для входа.
Как только львиноголовая собака протиснулась в щель, штормовой вал упал на площадку. Спальник приподняло, но Лев выскочил и, успев схватить его зубами, затащил постель в щель.
„Спасибо, дорогой!“ — поблагодарил пса Астом.
„Надо было самому догадаться!“ — проворчал пёс, затаскивая спальник вглубь пещеры.
Гроза в горах — удивительное явление.
Атмосфера гудела от напряжения.
Разряды щелкали, подобно бичам у чабанов. Скалы вибрировали.
Из укрытия можно было наблюдать, как возникают молнии.
Раньше Астом думал, что их начало берется в атмосфере.
Теперь он видел, что это не совсем так. Разряд начинался на земле. Прямо на глазах начинала жужжать какая-то часть скалы. Потом в центре этой части возникал шар, похожий на ежа. Потом ослепительно сверкающий ёж превращался в дикобраза. Затем из этой сферы плазмы вверх вытягивалась ослепительная змея и уже вверху встречалась со своей небесной анакондой.
„Вот это Тантра!“ — восхищенно прошипел пёс.
Встреча заканчивалась мощным разрядом, от которого воздух рвался в клочья.
„А это — уже оргазм! — комментировал Лев. — Такую бы энергию, да на мирные цели бы, вот была бы польза!“.
А в атмосфере творилось нечто невероятное
Молнии — слепили. Воздух насытился озоном и светился на выступах скал.
Пульсация огня не прекращалась.
Один из сверкающих ежей вспух прямо перед наблюдателями на площадке.
Шипя, как змея, он рос, и выпустил из себя головку.
Змеиная сила поднялась вверх, и Астом едва успел зажать уши.
Звук, подобный разрываемому парусу, сотряс тела наблюдателей и повалил их на землю. Их нокаут был, кроме того, обеспечен силой тока, который и отбросил их тела вглубь пещеры.
Удар током был такой силы, что онемело все тело.
Глянув в щель пещеры, Астом увидел, как дымилось опаленное место.
И в этом самом месте целая и невредимая стояла обнаженная Дакини.
Она смеялась.
„Где это ты так долго гуляла?“ — спросил Лев, выползая из пещеры и лизнув ей ноги.