Это лето в Европе закончилось вничью 1:1. Пара битв состоялась, но без особого задора. Сначала Франки подловили отряд герцога Нижней Лотарингии Симона II, вырезав его почти под ноль, а потом имперцы отыгрались во Фландрии, захватив Гент и взяв в осаду Брюгге. Скоро осень, начнётся распутица, вассалов придётся распускать на побывку, а наёмников с обеих сторон было выставлено очень мало, оба монарха славились своей излишней бережливостью, которая в народе именуется жадностью. Откровенно говоря, Ричард ждал большего накала страстей, но и такому итогу совершенно не расстроился. Это для Филиппа-Августа и Генриха война закончится осенью, а для регулярного войска графа Лестера, Роберта де Бомона, и его заместителя, графа Александрии Оттона Вельфа, осенью она только начнётся. В графство Бургундию они войдут, когда захотят, ибо контролируют северные и западные склоны перевалов.
Принц-бастард и Генрих Вельф тоже не планировали этой зимой отдыхать. Ричард подкинул им идею сделать для пехоты лыжи[152], а для обоза сани, дальше они уже сами разберутся. Тактику применения лучше планировать на месте, поэтому с советами к ним король не лез.
Византия прибывала в шоке. После провозглашения республики Крита и Афин, в Греции начался парад суверенитетов. Каждая деревня называла себя республикой, первым делом грабила казну и вырезала имперских чиновников, и теперь, на территории от Спарты до Фессалоник бушевало всепожирающее пламя демократии и свободы. Сельджуки уверенно вели наступление на Смирну, а Базилевс заперся в Константинополе, не зная, на что потратить взятое у Филиппа-Августа серебро. Наёмники к нему больше не стремились, а собственные феодалы с интересом поглядывали на многообещающую греческую демократию. Впрочем, мучиться им осталось не долго, этой зимой Ричард планировал посетить Константинополь, с целью избавления этого имперского полутрупа от мучений и агонии.
Боярин, а теперь уже герцог Триполитании, Никита Шатун, взял таки измором Ливийский Триполи. Защитники и жители города согласились сдаться на условиях выплаты контрибуции и принятия их в подданство. Резать их Никите не хотелось, это же сколько потом с этими трупами возиться..? А ещё – что потом делать с пустым городом? Короче, явил герцог Никита милосердие. Явил и не прогадал. В городе, который был ровесником Рима, довольно быстро установился порядок, поддерживаемый шерифом из местных и местной же милицией, и начала восстанавливаться экономика. Нашлись и желающие послужить под знаменем легендарного «Гнева Аллаха». Берберы и туареги пришлых арабов не жаловали, и не имели ничего против их полного изгнания из Африки.
После той первой исповеди, Ричард близко сошёлся с Папой, обретя самого настоящего единомышленника. Нет, порой они, конечно, спорили, но не и-за целей, а из-за методов. Целестин III категорически не хотел принимать за аксиому формулировку «Цель оправдывает средства»[153].
Зато он начал готовить реформу календаря. Дело это нужное, к тому-же едва ли не более значимое, чем взятие Иерусалима. Кто в двадцать первом веке помнил о подвигах крестоносцев? Единицы. А календарём пользовались все, и все слышали, что он григорианский. Теперь пусть будет целестинским. Так Папа, помимо археологии, увлёкся ещё и астрономией и ночи напролёт просиживал за своим телескопом. Обычным, линзовым, то есть просто гигантской подзорной трубой, но тем не менее телескопом. Первым в мире.
Ведь помимо календаря предстояло перевернуть и представления о мироустройстве. Если Земля – это один из бесчисленного множества космических шаров, то она не является центром Вселенной и единственной заботой Всевышнего. Таких миров у него может быть тысячи, а то и миллионы. Что не говори, а подобные утверждения в текущем моменте были самой натуральной ересью, которую сразу не примут даже от Папы. К ней нужно было готовить и клир, и мир.
Тесное общение Ричарда с Целестином, примирило первого с необходимостью изменить образ жизни и найти в ней другие цели. Рыцарь наконец-то повзрослел и стал Монархом.
Английский король принял только что крещённого наследника. Генрих львёнок умещался в его левой ладони как в колыбели.
– Делай что должно, и да свершится то, чему суждено, – глядя на сына сказал сам себе Ричард и добавил. – Жизнь продолжается.