Опустившись на землю, обмениваюсь взглядами с товарищами, подмигнув Драгане, и закуриваю.
Спустя полчаса напряжённого ожидания ворота вновь распахиваются. И на этот раз нас встречает сама Налаксия, собственной персоной.
Она шагает к нам уверенной, размеренной походкой, и от её фигуры исходят волны силы и властности. Глаза Монолита сияют — ещё бы, я всё же явился к ней на поклон.
— Здравствуй, Егерь, — произносит она, остановившись в паре метров от меня. — Я слышала, ты хотел побеседовать со мной. Что ж, я готова тебя выслушать. Говори, с чем пожаловал.
Вживую она ещё крупнее и выше, чем на голографическом экране. Просто раскачанный тяжелоатлет в массивных доспехах. Сбоку не хватает только крохотной собачки, чтобы презрительно смотрела на неё со словами: «Всё мясо в доме пожрала, сука!»
— Всё так. Лидеры кланов Земного альянса пришли к выводу, что дальнейшее противостояние с Непреложной Истиной бессмысленно. Ваша сила и влияние слишком велики. Мы не можем с вами тягаться.
Вижу, как в глазах Налаксии вспыхивают искры торжества и превосходства. Она упивается моими словами, считая их знаком нашей капитуляции. Дура.
— Поэтому, — продолжаю я, — мы решили сдаться и признать ваше лидерство. Мы готовы передать все территории наших кланов под контроль Непреложной Истины. Взамен мы хотим получить гарантии безопасности и определённую компенсацию. Думаю, нам удастся найти компромисс.
Мне не нужно держать Девору в поле зрения, чтобы знать, что её Трансивер непрерывно работает, рассылая сообщения.
— Что ж, похвальное решение, — Монолит снисходительно улыбается. — Вы поступаете мудро. Я готова принять вашу капитуляцию и обсудить условия, но сперва… Сперва вы должны преклонить предо мной колени в знак покорности и признания моей власти.
Она жестом указывает себе под ноги, явно ожидая, что мы сейчас же рухнем ниц.
— Ну же, чего же вы ждёте?
— Знаешь, Лакси, — усмехаюсь, обнажив клыки, — я, пожалуй, постою. Колени уже не те, возраст, знаешь ли.
Лицо ксеноса искажается от ярости. Похоже, не привыкла она, чтобы ей отказывали.
— Да как ты смеешь⁈ — шипит она, и вокруг её фигуры начинает вибрировать земля. — Я стирала в пыль кланы, что в сотни раз крупнее всех земных вместе взятых. Это твой последний шанс! Склонись передо мной, или я вырежу не только вас, но и все ваши семьи до седьмого колена!
Я лишь качаю головой и цокаю языком.
— Сомневаюсь, что у тебя это получится, Лакси. Видишь ли… Ты сейчас ровно там, где мне нужно.
Интерлюдия
Тишина.
Первозданная, абсолютная тишина, нарушаемая лишь размеренным гулом работающих механизмов.
Сквозь тонкую полупрозрачную мембрану криокапсулы проникает мягкий золотистый свет, очерчивая контуры величественного ложа, больше похожего на царский саркофаг.
Веки спящего медленно приподнимаются, являя миру глаза цвета расплавленного сапфира. На мгновение в них мелькает растерянность, почти детская потерянность, но быстро сменяется привычной ледяной безмятежностью. Он сделал это снова. Очнулся после долгого, целительного сна, длившегося, быть может, десятилетия.
Фигура на ложе неспешно принимает сидячее положение. Роскошные одеяния из тончайшей материи сами собой занимают положенное место, струясь и переливаясь, словно живые. Длинные тонкие пальцы покрываются изящными перстнями, что ждали своего часа на специальном подносе.
Серая, точно камень, кожа испещрена многочисленными трещинами и разломами, сквозь которые струится яркий ультрамариновый свет чистой арканы.
Пальцы бездумно, меланхолично перебирают сложное кружево вышивки, подцепив золотистые массивные наручи, пока взгляд блуждает по окружающему великолепию.
Всё здесь — от узорчатых каменных стен до парящих в воздухе светильников — дышит неприкрытой роскошью и могуществом. Ничего удивительного, учитывая его сан.
Однако сам виновник торжества не выглядит впечатлённым окружающей его пышностью. На монолитной поверхности его лица на миг возникает разрыв, сверкнувший бирюзой. Губы трогает горькая усмешка, почти гримаса.
В который раз он просыпается в этой тщательно сконструированной клетке, именуемой дворцом. И с каждым новым пробуждением прежнее воодушевление всё больше блекнет, уступая место тягостному безразличию.
«Надоело», — думает он, лениво поднимаясь с ложа и делая несколько шагов вперёд.
Гладкий прохладный пол приятно холодит босые ступни.
Надоело просыпаться в мире, где всё идёт по раз и навсегда установленному сценарию. Где не осталось места сюрпризам и новизне. Он, словно актёр, уже наизусть выучивший свою роль в этом нескончаемом фарсе.