Вторым чувством, рожденным вместе с чрезвычайным самолюбием, была невероятная по масштабам жажда свободы и независимости – путеводитель любого подлинного творчества. Этому чувству Толстой также более всего был обязан родителю, который никогда и ни перед кем не унижался, не снискал чинов и люто презирал раболепие. Когда однажды в период литературного становления писателя в доме в Ясной Поляне вследствие доноса сыщиков был проведен обыск, молодой Толстой пришел в неописуемую ярость. Начинающего литератора воротило даже от мысли, что «какой-то грязный полковник» перечитал его дневники и письма, которые он хранил с сакраментальной и беспокойной пылкостью. Кстати, одна фраза из письма того времени красноречиво свидетельствует о том, что Толстой уже в юношеские годы свято верил в свою счастливую звезду и знал свое предназначение. Речь о том, что свои дневники и письма он собирался только «… перед смертью поручить тому другу, который будет мне тогда ближе всех». Этот порыв среди прочего свидетельствует об уверенности Толстого в том, что сделанное им в течение жизни непременно окажется весомым для человечества – настолько, что его дневники и письма будут востребованными потомками.
С глубокого детства будущий мыслитель пытался все подвергнуть детальному анализу. Природа этой интеллектуальной анатомии – в желании сопоставить размеры воображаемых замков, существующих в сознании, с сооружениями, выстроенными людской моралью, условностями времени и изменчивостью человеческих отношений. А еще – в желании осознать границы изменчивости мира и собственных возможностей этот мир преобразовать. Его интересовало все: письма матери и рассказы о ней прислуги, дневник поведения старшего брата, поступки отца, любое действо, которое приближало к разгадке самого загадочного – тайны человеческого бытия. Этому поиску были посвящены многие страницы дневника и долгие вечера раздумий. Для мальчика имело чрезвычайное значение, что его отец «никогда ни перед кем не унижался», мать ни на кого не повышала голос, брат был увлечен сокровенной тайной «муравейного» родства людей и возможности сделать счастливым всех. Сказки, рассказанные старшим братом, запомнились Толстому на всю жизнь – в этом также проявление его неземной восприимчивости. Он восторгался и переполнялся эмоциями, отчего рано развившаяся впечатлительность становилась еще более острой и восприимчивой. Его мир был миром впечатлений, волнений и чувствительности – одно из наиболее важных качеств формирования творца.
Вопрос о том, почему именно Лев Толстой, а не его старшие братья Николай, Сергей или Дмитрий, оказался у истоков большого творчества, будет, безусловно, справедлив. Ведь они были гораздо ближе к матери, наделенной потрясающей душевной чуткостью и откровенным талантом понимания окружающего мира. Более того, братья демонстрировали гораздо большие успехи в учебе, а будущий великий писатель учился весьма посредственно и до конца дней своих делал грамматические ошибки. Может быть, секрет кроется именно в том, что восприятие мира Львом Толстым в детстве было гораздо ближе к отклонению от общепринятой нормы, чем у братьев? В том, что ему удалось впитать в себя все познаваемые братьями процессы – в силу созданной атмосферы любви и всепрощения? В том, что определенные, наделенные некой аурой и здоровой энергетикой люди в момент взросления Толстого оказались рядом с ним? Конечно, на эти вопросы нет достоверного и точного ответа.
Но в то же время анализ глубинных процессов детства будущего мыслителя говорит о том, что в первые годы жизни он, как и многие гениальные люди, пережил душевные потрясения, связанные со смертью родителей (отец будущего писателя умер, когда мальчику было всего девять лет), вынужденной ранней самостоятельностью и попытками бегства от реального мира в толщу внутренних переживаний.
Это бегство, кстати, имеет и оборотную сторону: позже Толстому потребовалось довольно много времени, чтобы преодолеть собственную инфантильность. Первоначально ее роль была важной, поскольку возбуждала любопытство юноши. Но с годами восторженно-трепетное отношение к окружающему миру делало Толстого человеком «не от мира сего», слишком ушедшим в собственные переживания и анализ эмоций. Было бы ошибочным полагать, что Толстой быстро нашел себя в литературном творчестве. Напротив, приходу в литературу предшествовали крах хозяйственной деятельности, служба в армии, попытки изменения административного устроя в отдельно взятом имении и прочие опыты, которые порой расценивались современниками не иначе как странные причуды молодого графа. Но эти попытки свидетельствуют и о другом: намерении как можно больше пропустить через собственные ощущения и зафиксировать их с беспристрастностью исследователя.