Толстой неизменно возвращался к детальному самоанализу и откровенному самобичеванию. В этом контексте стоит подчеркнуть особую роль его дневников. Первоначально откровенные дневниковые записи будущий мыслитель использовал для повышения самоконтроля и развития воли, но со временем они стали своеобразным станком для интеллектуальных упражнений и развития навыка слушать собственный голос. Не говоря уже о том, что дневниковые записи способствовали развитию такой важной составляющей литературного мастерства, как детализация.
Анализ юношеских и первых взрослых лет жизни будущего знаменитого писателя на фоне конкретных поступков этого периода говорит о том, что одним из наиболее сильных импульсов к творчеству стала им же развитая до невероятных масштабов самоактуализация. Он неутомимо, как следопыт, искал свою неотвратимую и захватывающую идею. Возвращаясь снова и снова к крайне откровенному психологическому расчленению собственных поступков, волевой обработке впечатлений и предпринимая жесткие попытки планировать свою жизнь таким образом, чтобы «была только польза», Толстой неминуемо приблизился к необходимости решительного преобразования не только себя, но и всего окружающего мира. Порой создается впечатление, что Толстой просто намеренно пытался разозлить себя, пытаясь путем самовнушения через дневник избавиться от исключительной мягкости характера и развить в себе еще более высокую самооценку, чем мог иметь юноша из графской семьи. Записи типа «Без месяца двадцать пять, а [я] еще ничего!» или «Кроме того, меня злит – особенно теперь, когда я болен, – что никому в голову не придет, что из меня может выйти что-нибудь, кроме пушечного мяса, и самой бесполезной…» ярко свидетельствуют о невероятных амбициях и сумасшедшей высоте планки для собственного прыжка, к которому изготовился этот честолюбивый и самомнительный молодой человек. Кроме прочего, осознавая слишком малую роль, уготованную на жизненной сцене солдату отечества, пусть даже и его рьяному защитнику, Толстой быстро разочаровался в прелестях военной карьеры. Более того, им навсегда овладели пацифистские мысли, он возненавидел войну, причем больше даже не как бесполезное кровопролитие, а как тупиковый путь самореализации.
Фактически же творчество плавно вырастает из его дневниковых записей, когда Толстой просто пытается выйти за рамки дневника и обобщить жизнь молодого человека своего времени. Его первые литературные произведения основаны на описании в мельчайших деталях окружающего мира и собственного внутреннего состояния, лишь много позже появились попытки описать и впечатления окружающих. Эту гипотезу о первопричинах творчества Толстого всецело подтверждает и его первая повесть «Детство», после прочтения которой его родные почти тотчас определили автора по конкретным имевшим место в реальной жизни эпизодам.
На заре своей творческой деятельности Толстой демонстрировал крайнюю непоследовательность, а порой и редкую неуклюжесть в поступках. Сиюминутные влечения легко брали верх над добрыми намерениями и вмиг притупляли волю. Он, как свидетельствуют записи, мог за один раз спустить в карты небольшое имение; нередко позволял себе легкомысленные увлечения женщинами, а то и вовсе, поступки, мало подобающие высокородному графу и высокоморальному писателю. Он всегда был прежде всего человеком, и не скрывал этого. Много позже с учетом еще большей гиперболизации писатель почти полностью срисовал с себя образ Пьера Безухова, ставший типовым в эпохальном романе «Война и мир». Однако движение в сторону творчества, неуемная жажда славы и гигантских побед, которые вписывают имя творца в историю, оказались достаточно сильны, чтобы он сумел ступить на тяжелый путь преобразования собственной личности. Именно этим фактом – замечательной способностью трансформироваться под воздействием собственной воли – в большей степени сформирован интерес к Толстому как к гениальной личности. Интерес к человеку, сумевшему победить себя и взойти на вершину успеха почти исключительно благодаря яростному стремлению к великим победам.